Северный ветер. Вангол-2 - Владимир Прасолов

— Разве будущее предопределено?

— Будущее, друг мой, постоянно формируется из миллиардов мельчайших факторов, причинно-следственных цепочек, связывающих эти факторы во времени и пространстве. Человек, один человек одновременно и может и не может повернуть ход событий в будущем, поскольку существует еще великое множество этих самых факторов, но все может сложиться так, что достаточно одного громко произнесенного им слова — и мир изменится. А вот в какую сторону, опять загадка…

— Одного произнесенного слова? Как в сказке, чудеса…

— Чудес не бывает, Вангол. Тебе пора уже это четко и ясно понимать, — улыбнулся Мессинг. — Ну разве что иногда, когда людям это просто необходимо. Тебе, кстати, тоже оно необходимо, и скоро оно произойдет в твоей жизни.

— Это вы о чем?

— О чуде.

— Так чудес не бывает!

— Конечно не бывает. Я тебе об этом много раз говорил, — рассмеялся Мессинг.

Общение с этим человеком было огромным удовольствием для Вангола, но было поздно, и он из вежливости несколько раз порывался проститься, но Мессинг удерживал его.

— Я буду потом жалеть, что отпустил тебя, так что посидим до утра. Еще чаю?

— Не откажусь, пить так пить! — шутил Вангол.

Они действительно просидели до утра, говорили о жизни, о будущем. Расставаясь, Мессинг пожал ему руку и сказал:

— Думаю, мы еще встретимся, не в этой жизни, так в следующей. Так что вперед, молодой человек, вперед, вас ждут великие дела.

— До свидания, Вольф Григорьевич. Однако почему это в следующей жизни? Я не согласен, пока я в Москве…

— Я уезжаю из Москвы завтра, ненадолго, но когда вернусь, ты будешь уже далеко от Москвы, Вангол. Прощай. Удачи тебе.

— Прощайте, Вольф Григорьевич, и все же надеюсь еще увидеть вас здесь, в Москве…

— Ну вот тогда и я поверю, что чудеса случаются…

«Чудеса, Вольф Григорьевич, случаются — и вы это прекрасно знаете…» — думал Вангол, с теплотой в душе вспоминая этот разговор. Неужели именно встречу с этой девушкой имел он тогда в виду, говоря о чуде? В следующую минуту лирическое настроение растаяло в звуке телефонного звонка.

Информация, полученная Красковым от Ольги, лишний раз, хоть и косвенно, подтвердила достоверность стратегических разработок «Аненербе» и глобальных планов нацистов. Красков понимал, что Ольга может очень пригодиться в работе, и не только как переводчица — через нее можно будет завербовать одного из ответственных руководителей общества «Аненербе», оберштурмбаннфюрера СС Пауля Штольца.

Против него есть мощный, неотразимый аргумент. Он уже разгласил особо секретные сведения, за что подлежит расстрелу. Такое не прощают. Как удалось выяснить, он из старинной аристократической семьи. Из анализа показаний Ольги о личности Штольца Красков пришел к выводу о том, что для него, прусского аристократа, уронить честь семьи страшнее смерти, поскольку этот позор ляжет на потомков и осквернит память предков. Кроме того, он очень любит жизнь и будет за нее держаться. Он пойдет на сотрудничество, у него нет другого пути. Не воспользоваться таким козырем нельзя, поэтому полковник лично взялся за тщательную разработку операции. Он хотел провести ее с ювелирной точностью и гарантированно успешно, поскольку это был единственный шанс проникновения в «Аненербе», упустить который было просто преступно. Именно это он и услышал от своего начальника после доклада о планируемых мероприятиях. Берия внимательно выслушал Краскова, как всегда молча, походил по комнате. А затем заговорил:

— Головой отвечаешь, полковник, за успех дела. Этого немца необходимо заполучить любым способом. Но он нам будет много полезнее, если будет работать не только из-за страха разоблачения. Подумай об этом, полковник. Девушку береги, мне так кажется, она и есть козырная карта в нашей игре.

— Так точно, она уже у меня в подразделении.

— Как в подразделении?

— Нам нужна переводчица в группе, заодно и прощупаем ее, какова натурой…

— Это ты о чем, полковник? — Тяжелым усталым взглядом Лаврентий Павлович посмотрел в глаза Краскову.

— Это я о характере, товарищ генеральный комиссар, она ключевая фигура, мы должны быть в ней уверены, — спокойно ответил Иван Иванович.

После некоторой паузы Берия отвел взгляд.

— Хорошо, работайте дальше, торопить не буду. Операция должна быть проведена безошибочно и четко, нам очень нужен Пауль Штольц, а девушку ты мне завтра покажешь.

— Конечно, но не завтра, Лаврентий Павлович.

Лицо начальника выразило крайнюю степень непонимания. Такое изумленно-вопросительное, готовое мгновенно взорваться яростью выражение для многих его подчиненных было последним, что они видели в своей карьере, а то и жизни.

Иван Иванович, выдержав небольшую паузу, продолжил:

— В настоящее время это сделать невозможно, она вместе с группой уже двое суток в дороге на новую базу. Я вам докладывал о необходимости подготовки группы в условиях Севера. Сейчас связи с ними нет, выйдут в эфир по прибытии на место…

Теперь Берия, полковнику было это заметно, с трудом овладев собой, уже спокойно спросил:

— Это где?

— Побережье Баренцева моря…

— Ладно, отставить, готовьте операцию…

Полковник долго ехал к себе заметенными снегом, неубранными, перегороженными ночными улицами Москвы. Несколько раз его эмку тормозил патруль. Он размышлял и прикидывал различные варианты вербовки Штольца. Вспомнив окончание разговора с Берией, покачал головой.

«Ну и человек, при таком-то уме и такие провалы в психике… Не мой ученик, не мой. А жаль… — Потом еще подумал и сделал заключение: — Может, и хорошо, что не мой…»

Оберштурмбаннфюрер СС Пауль Штольц получил почту, обычную, ту, которую ему уже много лет каждое утро доставляет пожилой почтальон. Две газеты и письмо, написанное незнакомым почерком, из Берлина. Обратный адрес ничего Паулю не объяснил, так же как и имя отправителя. Пауль был не в настроении и, поднявшись к себе в кабинет, бросил письмо, как и газеты, в ящик стола, где уже месяц скапливались, без всякой надежды на прочтение, их предшественники.

Уже больше месяца, с тех пор как исчезла Ольга, Пауль не находил себе места. Поздно вечером того черного для него дня, когда он вернулся и узнал о ее исчезновении, он хотел застрелиться. Он сидел в своем кабинете и смотрел в черное отверстие ствола своего парабеллума. Его палец несколько раз ложился на спусковой крючок, и вороненый металл холодил выбритый висок. Что-то останавливало его в последний миг, и он, в бешенстве от собственной слабости, метался по кабинету, расшвыривая все, что попадало под руку. Прислуга, работавшая в доме, была отпущена на несколько дней, и Штольц переживал свое горе в одиночестве. Он не сделал ни одного движения, не предпринял ни одного действия к розыску Ольги. Перед ним на столе лежало ее прощальное письмо.