Любовница группенфюрера - Элли Мидвуд

Когда я больше не могла себя сдерживать, я зажмурила глаза и громко застонала, выпустив его палец изо рта. Он знал, что я была вся его в этот момент, и накрыл мой рот своим. Теперь он был повсюду: внутри, на губах и в мыслях, голодный и требовательный. На этот раз я и сама его уже целовала в ответ, потому что тоже хотела его всего, в то время как сама же ненавидела и обожала то, что он со мной делал. Я хотела отомстить ему за то, какой слабой он меня заставил себя чувствовать, вот так подчинив меня себе, и захотела точно также подчинить его себе; я подняла ноги ещё выше и обвила их вокруг его талии, двигаясь ему навстречу, всё сильнее с каждым разом. Он тоже ускорил темп, снова превращаясь в грубое, ненасытное животное, как в самом начале, двигаясь уже до боли резко, но мне в тот момент было до исступления хорошо, чтобы обращать внимание на боль. Он оторвался наконец от моих губ и смотрел теперь мне прямо в глаза.

— Скажи моё имя.

— Нет.

— Скажи!

— Нет!

Я запрокинула голову назад, выгибаясь ему навстречу, но он и тут меня не отпустил, пока я не сделала то, чего он от меня хотел.

— Скажи!!!

Я больше не могла терпеть и закричала.

— Эрнст!

Он снова впился ртом в мой с громким стоном и наконец остановился после последних особенно грубых толчков. А потом так и остался лежать на мне, почти лишая меня возможности дышать под весом его тела. Я вжалась руками в его плечи так сильно, как только могла.

— Слезь с меня, грязная ты свинья! Я дышать не могу!

Он расхохотался, но всё же поднялся, встал с кровати и пошёл к стулу, у которого он оставил свою форму. Я натянула простыни до самой шеи и смотрела за тем, как он одевался, в то время как отрезвляющая злость постепенно сменяла приятную истому в теле. У двери он обернулся и снова ухмыльнулся.

— Не думай, что это было одноразовым делом, сладкая моя. Тебе придётся отработать мне потерянное время. С сегодняшнего дня я буду трахать тебя при любой возможности. Я буду трахать тебя часто и подолгу, так что лучше привыкай.

С этими словами он вышел из спальни и закрыл за собой дверь. Я никогда в жизни ещё никого так не ненавидела.

— Кодовое имя операции — «Бернхард». — Рудольф записывал мои слова, пока я рассказывала ему всё, что им так нужно было узнать, разглядывая пейзаж за окном. — Они изготавливают фальшивые купюры в одном из лагерей, Сашенхаузене. Свыше ста специалистов работают в отдельном и тщательно охраняемом бараке, почти все из них — ранее заключённые фальшивомонетчики, большинство — евреи. На данном этапе продукция достигла свыше миллиона британских фунтов стерлингов ежемесячно, часть которых идёт в Италию для отмывания, а часть — в Швейцарские банки. Операция проводится под грифом строжайшей секретности и находится под непосредственным контролем РСХА. Все попытки подделать американский доллар пока остались безуспешными.

— Это просто потрясающе! Твой доклад ещё более детален, чем я только мог на это надеяться. Я же говорил, что он всё тебе расскажет.

Он действительно всё мне рассказал, на следующий же день на самолёте, потому что это было единственным, о чём я согласилась с ним говорить. А когда ему больше нечего было мне сказать, я отвернулась обратно к окну и провела остаток полёта в таком положении. Генрих с нами не летел; обергруппенфюрер Кальтенбруннер отослал его вместе с Георгом тем вечером, прежде чем прийти ко мне, «для срочной встречи с каким-то очень важным человеком где-то под Варшавой». Наверное, и не было там никакого человека.

Хозяйка дома принесла мне записку, написанную моим мужем, на следующее утро, где говорилось, что ему нужно было срочно уехать, и что мы встретимся уже в Берлине. Когда я спросила женщину, почему она сразу мне её не передала, она тысячу раз извинилась, объяснив это тем, что думала, что я уже спала.

Я не кричала в этот раз и не грозила своим увольнением. Я молча выслушала уже знакомые извинения, объяснения, и мольбы, позволила ему обнять себя за талию, когда он стоял передо мной на коленях тем утром, и даже рук не отняла, когда он начал покрывать их поцелуями, клянясь в своём раскаянии. На сей раз я просто тихо сказала, что с этого дня наши отношения должны оставаться исключительно профессиональными, и что если он ещё раз хоть пальцем меня тронет, я сделаю так, что весь рейх услышит, как он обращается со своей секретаршей. Конечно же, он на всё согласился.

Все наконец оставили меня в покое. Американцы были довольны: их доллару пока ничего не грозило, и кроме того, у них теперь был свой человек в РСХА, который сразу же подал бы им сигнал, как только фальшивомонетчики начали бы печатать их валюту. Доктор Кальтенбруннер окончательно превратился в доброго доктора Джекила и даже двусмысленных шуточек в моём присутствии больше не отпускал, что весьма удивило Отто Скорцени.

— Вы чего оба себя так странно ведёте? Поругались, что ли? — спросил он меня как всегда напрямик, пока занимался поисками шоколада в шкафу приёмной. Он и так уже знал комнату как свои пять пальцев, а потому ловко находил, съедал и выпивал всё, что было плохо спрятано для потенциальных гостей, пока ждал, когда его друг закончит работать.

— Чтобы поругаться, надо находиться хоть в каких-то отношениях. Нас же с твоим приятелем абсолютно ничего не связывает. — Равнодушно пожала плечами я, не отрывая взгляд от бумаги на столе.

— Ну да. — Отто наконец-то нашёл свой шоколад. — Вы двое как одна из этих киношных парочек, которые утверждают, что на дух друг друга не переносят, а на самом деле жить друг без друга не могут.

— С тем исключением, что я без твоего друга прекрасно бы прожила.

Отто хмыкнул.

— Это ты поэтому жизнью рисковала, чтобы его от пули загородить?

— Ты нашёл свой шоколад? Вот и иди к чёрту отсюда!

— Так я и думал.

Расхохотавшись, он направился обратно в кабинет доктора Кальтенбруннера.

А я сворачивалась ночью рядом с мужем, чувствовала его тёплые руки на спине, когда он обнимал меня, и старалась не думать о тех других руках, которые навсегда клеймом прожгли насквозь всю кожу до самых костей, до самого сердца, бьющегося внутри. Я засыпала рядом с ангелом, а думала о дьяволе. Но он об этом никогда не узнает.

* * *

— Сегодня или никогда. Такого шанса у нас больше не будет. Дай мне ключи от его кабинета.

— Нет, Генрих, так не пойдёт. Слишком рискованно.

— Вовсе даже нет. Сегодня же рождественская вечеринка, все празднуют. Я проскочу туда и обратно за пять, десять минут максимум. Никто и не заметит ничего.

Он был прав, говоря с такой уверенностью: Генрих действительно двигался как тень, когда было нужно. Но причина, по которой я зажала ключи от кабинета доктора Кальтенбруннера и отказывалась вручить их мужу в руки, была совсем другой — страх. Самый обычный человеческий страх.