Дитя человеческое - Филлис Дороти Джеймс

Медленно, почти торжественно они вошли в сарай, взволнованно глядя по сторонам, словно, жильцы, въезжающие в желанный, но незнакомый дом.

— Что ж, по крайней мере у нас есть крыша и достаточно сухих дров для костра, — сказала Мириам.

Несмотря на густую живую изгородь из кустов и молодых деревьев, идущую вдоль кромки леса, место оказалось не таким уединенным, каким запомнилось Тео. Их безопасность зависит теперь не от того, отыщут или не отыщут сарай, а скорее от забредшего в чащу случайных путников. Но Тео опасался не случайного путника. Если Ксан решит прочесать Уичвуд, то, каким бы ни было их логово, их поимка — дело всего нескольких часов.

— Не уверен, стоит ли нам рисковать, разжигая костер. Это необходимо? — спросил он.

— Костер? В настоящий момент — нет, но как только родится ребенок и стемнеет, без него не обойтись. Ночи становятся холодными. Крошка и мать нуждаются в тепле, — ответила Мириам.

— Что ж, рискнем, когда станет необходимо. Они будут высматривать дым.

Сарай, казалось, покинули в спешке. Должно быть, рабочие намеревались вернуться, но им сообщили, что работы прекращены. У задней стены были сложены короткие доски и навалена куча дров, а посреди стоял обрубок ствола дерева, вероятно использовавшийся в качестве стола; на нем — облупившийся жестяной чайник и две эмалированные кружки с отбитыми краями. Крыша над головой была целой, а утоптанная земля — мягкой от стружек и древесных опилок.

— Вот это место подойдет, — заявила Мириам. Она сгребла ногами стружки, соорудив грубую постель, расстелила на ней два плаща и помогла Джулиан лечь, подложив ей под голову подушку. Джулиан охнула от удовольствия, затем повернулась на бок и подтянула к животу ноги. Встряхнув одну из простыней, Мириам укрыла ею Джулиан, положив сверху одеяло и пальто Льюка. Потом они с Тео разложили то, что у них осталось: чайник, кастрюля с остатками воды, стопка полотенец, ножницы и бутылка с дезинфицирующим раствором. Не густо для той процедуры, что им предстояла.

Мириам опустилась на колени рядом с Джулиан и жестом попросила ее повернуться на спину.

— Если хочешь, — сказала она Тео, — можешь прогуляться немного. Мне понадобится твоя помощь, но позднее, не сейчас.

Почувствовав себя ненужным, Тео вышел из сарая и сел на ствол поваленного дерева. Покой и умиротворение, исходившие от полянки, охватили и его. Он закрыл глаза, прислушался, и ему показалось, он слышит мириады едва уловимых для человеческого уха звуков: шуршание листа о ветку, хруст высохшего прутика, — жизнь леса, загадочного, трудолюбивого, равнодушного или просто не обращающего внимания на троих вторгшихся в него людей. Какая успокоительная тишина: ни шагов человека, ни далекого звука проезжающих мимо машин, ни гула вертолета. В голове мелькнула безумная надежда: вдруг Ксан отказался от поисков в Уичвуде и они в безопасности — по крайней мере еще на несколько часов, достаточно долгих, чтобы успел родиться ребенок? И Тео впервые понял и одобрил желание Джулиан родить ребенка втайне от всех. Это лесное убежище при всех его недостатках — лучший из всех вариантов. Он на минуту представил себе один из них: высокая стерильная кровать, аппаратура на все случаи возможных осложнений, знаменитые акушеры-пенсионеры в масках и халатах, которых призвали по такому поводу. Они держатся вместе, потому что после двадцатипятилетнего перерыва уже не надеются на свою память и опыт и каждый из них боится ответственности, но жаждет чести принять это чудесное дитя. Он представил себе толпу ассистентов, сестер и акушерок в форменных платьях, анестезиологов, а позади них — телевизионные камеры с телевизионщиками. Он словно воочию увидел лицо Правителя, ожидающего минуты, чтобы сообщить застывшему в ожидании миру новость величайшей важности.

Но больше всего Джулиан страшили не нарушение уединения и не потеря личного достоинства. Ксан в ее представлении был олицетворением зла, а это слово имело для нее особый смысл. Ее ясный, непредвзятый взгляд проникал сквозь его силу, шарм, ум, чувство юмора прямо в его сердце, и она видела там не пустоту, а тьму. Какое бы будущее ни ожидало ее ребенка, она не хотела, чтобы при его рождении присутствовал хоть один злой человек. Теперь Тео наконец понял причины ее упрямства, и в тишине и покое леса это упрямство показалось ему справедливым и разумным. Но оно уже стоило жизни двум людям, один из которых — отец ее ребенка. Она пытается доказать, что добро может проистекать из зла, но куда труднее доказать, что зло может проистекать из добра. Она верит в сострадание и справедливость своего Бога — а во что еще ей остается верить? Ей более не дано контролировать свою жизнь, как не дано контролировать физический процесс, который сейчас свалил ее и мучительно терзает ее тело. Если ее Бог существует, как он может быть Богом Любви? На этот банальный вопрос он еще ни разу не получил удовлетворительного ответа.

Тео сидел, вслушиваясь в тайную жизнь леса. Казалось, звуки стали громче, наполнились угрозой и страхом. Хищник, преследующий свою жертву; проявляемая им жестокость и удовлетворение, которое он получает от охоты; борьба за пищу, за выживание. Весь мир держится на боли, на застрявшем в горле крике, на стоне, наполнившем сердце. Если ее Бог — часть этой муки, тогда он Бог сильных, а не слабых. Тео подумал о том, какую пропасть воздвигла ее вера между ними, но эта мысль не повергла его в смятение. Не в его силах уменьшить эту пропасть, он может протянуть через нее руки. И весьма вероятно, в конце концов мостом через нее станет любовь. Как мало они знают друг друга! Чувство, которое он испытывает к ней, столь же непостижимо, сколь и иррационально. Необходимо понять его, определить его природу, проанализировать то, что — он прекрасно знал это — не поддается никакому анализу. Но что-то он уже понимает и сейчас, и, наверное, это все, что ему надо знать. Он желает ей только добра. Он ставит ее благополучие куда выше своего. Он уже не мыслит себя вне ее жизни. Он готов умереть за нее.

Тишину нарушил стон, а за ним громкий крик. Когда-то это вызвало бы у него чувство растерянности, унизительного страха, ощущение собственной беспомощности. Теперь же, полный стремления быть рядом, он вбежал в сарай. Она опять лежала на боку, вполне спокойно, и улыбнулась ему, протянув руку. Мириам стояла сбоку от нее на коленях.

— Я могу помочь? Позвольте мне остаться. Вы хотите, чтобы я остался?

Джулиан ответила таким ровным голосом, словно и не было минуту назад резкого крика:

— Конечно, ты должен остаться. Мы хотим, чтобы ты остался. Но сейчас лучше подготовь костер, чтобы разжечь его, как только он понадобится.

Тео увидел, что лицо у нее опухло, лоб влажен от пота. Его потрясло ее спокойствие, почти невозмутимость. Теперь, когда у него появилось занятие, он почувствовал себя увереннее. Если бы найти абсолютно сухие стружки, можно было бы разжечь костер без большого дыма. День был практически безветренный, но все равно при этом надо сложить костер так, чтобы дым не шел в лицо Джулиан и ее ребенку. Лучше всего разжечь его поближе к выходу из сарая, под сломанной крышей, но не очень далеко, чтобы тепло доходило до матери и ребенка. И надо присматривать за ним — не ровен час вспыхнет пожар. Из камней от разрушенной стены получится отличный очаг. Он тщательно отбирал их по размеру и форме. Ему пришло в голову, что из более плоских камней можно соорудить нечто вроде дымохода. Вернувшись, он огородил камнями место для костра, набросал туда самых сухих стружек, какие только мог раздобыть, добавил немного хвороста, а сверху уложил плоские камни, направляя дым из сарая. Покончив с этим, он ощутил удовлетворенность маленького мальчика. А когда Джулиан приподнялась и рассмеялась от удовольствия, рассмеялся ей в ответ.