Код Маннергейма - Василий Горлов

Посмотрев вниз, я обнаружил, что под нами теперь только вода. Надежная суша осталась позади.

— Ну что, барон, испугались? — невежливо обратился ко мне авиатор и громко расхохотался.

Я взглянул на него и испытал удивление, куда большее, чем испуг, на который он рассчитывал. Авиатор поднял очки на лоб, видимо, для того, чтобы я мог его узнать. Рядом со мной в пилотском кресле сидел британский шпион Сидней Рейли.

— Я долго ожидал встречи с вами, барон! — тем временем с устрашающей гримасой продолжал он. — И вот час пробил! В Тибете вы похитили принадлежащую мне ценность и за это должны понести наказание.

Окончив эту высокопарную тираду, он извлек из ящика за своим креслом необычной формы ранец со множеством ремней и довольно ловко закинул его на спину.

— Знаете ли вы, что это? — торжествующе прокричал он, заглушив рев двигателя и свист ветра. — Новейшее изобретение — парашют. Сейчас я сделаю разворот и, когда мы вновь окажемся над сушей, покину аэроплан — мое падение затормозится шелковым куполом. А вы останетесь в машине, которой не умеете управлять, и неизбежно погибнете!

Я извлек из кармана шинели небольшой браунинг, привычку не расставаться с которым приобрел еще на войне, и спокойно ответил:

— Мы погибнем оба, вы не успеете воспользоваться вашим парашютом — прежде я вас застрелю.

Судя по его изумленному виду, такого Рейли не ожидал. Некоторое время он сидел молча, мрачно о чем-то размышляя, и, наконец, обратился ко мне:

— Я надеюсь, господин барон, что вы не воспринимаете все произошедшее всерьез. Это всего лишь маленький забавный скетч, шутка. Но у меня есть для вас и серьезное предложение. Вы владеете удивительной ценностью, обладающей, поверьте мне, необыкновенной силой. Но не знаете, как этим пользоваться. В Тибете, три года назад, мне попался древний папирус, который я сохранил и сумел прочесть, — в нем раскрываются некоторые ее тайны. Почему бы нам не объединиться? Вместе мы сможем достичь необычайного могущества, поверьте — мы будем править миром!

Мотор аэроплана неожиданно странно чихнул, прервав свой привычный рев, на мгновение умолк и вновь заработал, но теперь с перебоями. Рейли побледнел, судорожно схватился за грушу нагнетателя в попытке выкачать хоть каплю керосина, но увы — нижний бак был пуст.

— Они забыли долить керосин! — в отчаянии закричал он. — Мы не сможем вернуться назад — топливо на исходе.

Меня давно уже заинтересовал черный угольный дым, поднимавшийся снизу прямо по нашему курсу.

Всмотревшись, я разглядел неясные очертания острова и понял, что это дымят корабли на кронштадтском рейде.

— Хватит ли у нас керосина, чтобы долететь до Кронштадта? — спросил я.

Встревоженный Рейли ответил:

— Не знаю, может быть. Горючего осталось минут на десять полета.

Он судорожно вцепился в рычаги управления и подавленно молчал, пока наш аэроплан, сжигая последние капли топлива, старательно пытался доставить нас к острову. Я думал о том, что если нам суждено благополучно сесть, то необходимо задержать Рейли и передать его офицерам контрразведки, видимо, давно мечтающим о встрече с этим шпионом.

В тот момент, когда мы уже ясно видели корабли на рейде, величественный Морской собор и другие здания города, двигатель нашего «Фармана» смолк окончательно. Но мы уже были над сушей. К счастью, неподалеку обнаружился плац, пригодный для посадки. Авиатор довольно ловко спланировал.

Когда, ударившись колесами о землю, аэроплан подпрыгнул и покатился по траве, Рейли быстро отстегнул страховочные ремни и прыгнул вниз. Неуправляемый биплан прокатился по плацу и зацепил крылом одно из растущих на краю деревьев. Раздался треск лопнувшей обшивки и хруст ломающейся рамы. Когда я, спустя несколько минут, смог самостоятельно выбраться из-под обломков самолета, Рейли успел скрыться.

Дальнейшие поиски в Петербурге ни к чему не привели — он бесследно исчез. В товариществе «Крылья», где он служил одним из директоров, сообщили, что вместе с Рейли из кассы пропали сто тысяч рублей, собранных по подписке на устройство группового перелета Петербург — Москва.

Невыясненным также осталось, каким образом этот разыскиваемый со времени падения Порт-Артура британский шпион мог так уверенно жить в столице империи под собственным именем. А для меня, видимо, навсегда останется загадкой — действительно ли Рейли обладал неким древним папирусом, раскрывающим тайны хранимой мной реликвии, или же его слова в поднебесье только попытка ловкого блефа в поисках выхода из безнадежной ситуации.

Неделю спустя, после завершения военной игры в Генеральном штабе, я вернулся в Варшаву.

Август 200… г., Санкт-Петербург

Этот город всегда был равнодушен к судьбам своих жителей. Безумный морок царя Петра, навеянный гнилыми испарениями финских болот, он с одинаковым безразличием встречал их первый, младенческий, крик и провожал в последний путь. Но они, его временные обитатели, находили для себя разные поводы любить этого каменного монстра со свинцовым взглядом из-под гранитных век — ведь он — место их единственной, неповторимой жизни, которую никогда не прожить вновь.

Принадлежность к Петербургу создавала ощущение… не то чтобы избранности, но некоторой уникальности, добавляя маленький грузик на чашу весов самоуважения. Из этого странного чувства рождалось особое отношение ко всему петербургскому — к Эрмитажу, Пушкину, белым ночам и даже — к городским телевизионным новостям.

Петербургские выпуски смотрели внимательно и пристрастно. Не только «информзависимые» — те, для кого постоянное поглощение новой информации превратилось в манию, не только одинокие пенсионеры, компенсирующие телевизионным суррогатом недостаток событий в оскудевшей собственной жизни.

Смотрели и те, кто вполне четко осознавал — почти все, о чем рассказывают новости, не имеет ровно никакого отношения к маленьким заботам и радостям их реальной жизни. Смотрели просто потому, что этот бесконечный, давно всем наскучивший сериал был петербургским.

Вряд ли такие мысли занимали Маргариту Оганесян, ведущего редактора «Новостей». Скорее, ее мучил комплекс «кошачьей безысходности», вытекающий из закона Мэрфи: как только кошка уютно устроилась у вас на коленях, вам нужно срочно куда-то идти — к примеру, в ванную.

«Кошачий комплекс» проявлялся в те моменты, когда Марго, улучив свободную минуту, выбиралась из-за опостылевшего компьютера на лестничную площадку, чтобы покурить, прихлебывая давно остывший, невкусный растворимый кофе. Ей никогда не удавалось сделать это без помех…

Она прикурила сигарету и, разглядывая в окно мокрую улицу, подумала о том, как сейчас хорошо в маленьком домике в далекой псковской деревне… Изредка, выпросив дополнительный выходной у Шаховцева, ей удавалось туда выбираться. Ни тебе дурацких новостей, ни крикливых журналистов, а она — просто мама и жена — эти женские роли ей нравились больше всего на свете.