А жизнь продолжается - Кнут Гамсун

Он увидал ящики с товарами, которые должны были отправить, и другие, которые принимали; повсюду виднелось имя Гордона Тидемана — товарообмен, торговля. Тут же присутствовали обычные зрители: собаки, дети и взрослые, слышался обычный лязг цепей и шум машины. Зато Александера против обыкновения не было на пристани; вместо него Стеффен отправлял ящики с копчёной лососиной.

Повар в белом полотняном костюме и белом колпаке вылил за борт ведро помоев и привлёк несколько чаек; после повара пришёл машинист и высыпал пепел. Матросы и путешественники сходили и входили на пароход, боцман стоял у трапа и проверял билеты.

Консул приехал в своём автомобиле, он въехал на пристань и хорошо был виден всем. Вот он вышел из автомобиля, в нарядном костюме, в блестящих ботинках, жёлтых перчатках, сказал несколько слое капитану на мостике, обратился к Стеффену и спросил, почему нет Александера, окинул взглядом всю пристань, отдал кладовщику приказание относительно новых товаров, поглядел на часы, опять сел в автомобиль и укатил.

Шикарный господин!

Хольм поглядел ему вслед. «Мой пасынок, — подумал он. — Чёрт возьми, ведь это мой собственный пасынок! Её зовут Лидия, меня — Конрад, мы согласны...»

С парохода сходит путешественница. Лицо у неё старое, но умное и живое; на ней длинное чёрное платье и пальто, в руках она держит зонт и корзинку. Очутившись на пристани, она оглядывается, по какой-то причине решает обратиться к аптекарю и спрашивает его:

— Извините, не можете ли вы указать мне гостиницу?

— Это я могу, — отвечает аптекарь и приподнимает шляпу. — Идёмте со мной, я тоже иду в гостиницу. Позвольте, я понесу вашу корзину.

— Нет, благодарю вас, — улыбаясь отвечает дама. — Я достаточно стара, чтобы нести её самой. Вы живёте в гостинице?

— Нет, я живу в аптеке. Я здешний аптекарь.

— Так, вы аптекарь. Я сразу увидала, что вы что-то особенное. А вы хотели нести мою корзину!

Они пришли в гостиницу, и аптекарь сказал:

— Мой гость.

Вендт поклонился.

— Гость? — сказала дама. — Я бы не сказала этого. Мне хотелось бы иметь только маленькую комнатку, если вы согласны приютить меня. Еда у меня с собой.

Вендт опять поклонился:

— Добро пожаловать!

Дама: — Вы очень добры. И потом, если у меня и есть еда с собой, то все же мне надо ещё чашки две-три кофе за которые я заплачу. Так хорошо и удобно, когда обо всём сговоришься заранее.

Она надела пенсне и быстрым почерком заполнила опросный лист: «Паулина Андреасен, из Полена. Незамужняя».

— Годы свои я боюсь написать, а то вы подумаете, что я такая дряхлая, что наделаю вам хлопот. Но вы этого не думайте.

— Возраст можно и не писать, — сказал Вендт.

Она: — Аптекарь был таким молодцом, что проводил меня сюда, и я очень вам благодарна, аптекарь! Знаете, — обратилась она к хозяину, — аптекарь хотел нести мою корзину. Я никак не могу помириться с этим!

— Да, аптекарь знает, как понравиться дамам! — Хозяин указал на опросный лист и сказал: — Только укажите, пожалуйста, ваше занятие.

— А я и забыла, — сказала она. И опять нацепив пенсне, она принялась писать и при этом говорила: — У меня много всяких занятий. У меня и торговля, и почта, и маленький дом, чтобы принимать гостей, и кроме того, у нас усадебка; а брат мой — староста, давно уже, целую вечность. Слава богу, у нас есть всё, что надо по нашим скромным потребностям в жизни, а большего мы и не требуем. А теперь не сердитесь на меня, если я спрошу вас одну вещь: не знаете ли вы здесь, в Сегельфоссе, человека, которого зовут Август? Конечно, здесь может быть много людей, которых так зовут, но он приезжий.

— Я знаю, о ком вы говорите, я знаком с ним, — сказал аптекарь.

— Так, значит, он здесь, жив и всё такое?

— Да. Он был немного болен и лежал в постели несколько дней, но теперь он, кажется, может встать в любое время. Вы найдёте его в усадьбе.

— А чем он занимается?

— Он живёт у консула, он у него на все руки.

— Да, это так и есть. Август всегда был на все руки. Вот отлично, что я нашла его и проехалась не зря. А теперь ещё одна вещь, раз уж я начала расспрашивать: доктор Лунд и фру Лунд и всё семейство — ничего, слава богу?

— Да, ничего.

— Потому что фру Лунд из наших краёв; можно сказать, она выросла на моих глазах. И родители её живут в нашей деревне и живут ничего себе, смотря по обстоятельствам. Доктор Лунд сам был ведь нашим доктором целую вечность, он у нас и женился. А у меня у самой есть дело к Августу, я бы сказала — серьёзное дело. Вот почему я и спрашиваю о нём, а не по какой-либо другой причине.

И она все говорила и говорила. Последние её слова были:

— Ну да, а теперь бы мне получить маленькую комнатку, — я бы привела себя в порядок и выпила чашку кофе, потому что кофе, который нам давали на пароходе, немыслимо было пить. Я забыла только спросить, сколько стоит комната.

Август в течение многих дней лежал в постели, но доктор все ещё боялся осложнений после его непомерного опьянения и требовал, чтобы он пролежал ещё несколько дней.

Само по себе это лежание было вовсе уж не так плохо: его крестовые сёстры хорошо ухаживали за ним, разговаривали с ним, не нарушали, а поддерживали его религиозное настроение. Их беседы напоминали молитвенные собрания.

Но разве было у него время лежать? Разве не обещал он консулу в определённый день и час сдать в готовом виде дорогу? Время уже прошло, а решётка перед пропастями валялась в виде отдельных прутьев и ждала, пока за неё примутся, а он лежал здесь!

— Пути судьбы — чёрт их возьми! — страсть как извилисты! — говорил царь Соломон.

Он поглядел в зеркало и увидал, что похудел, а ведь он же сделался религиозным, чтобы ему было лучше, чтобы легче стало жить. А если он не может встать с постели и иметь приличный вид, на что тогда было креститься? Неужели он должен лежать и совершенно зря стариться ещё на несколько недель? Что скажет на это Корнелия?

Конечно, хорошо быть религиозным, но невыносимо скучно. Ни кусочка хлеба нельзя взять в рот без того, чтобы не произнести молитву перед едой, ни послать за торговцем, чтобы сыграть с ним в картишки, лёжа в постели. А что тогда можно? Сестры находили, что это было суетностью с его стороны так часто бриться. Что они понимали в мужчине, который полюбил девушку? Никак нельзя было не согласиться, что перед крещением жилось легче, хотя и тогда уже им овладели высокие религиозные помыслы и он то и дело крестил себе и лоб и грудь.

Совсем без дела он не мог лежать, он прилежно вырезал узоры на спинке стула и много раз в день осматривал револьвер и чистил его.

— Дайте мне мою одежду, довольно глупостей! — командовал он.