Элнет - Сергей Григорьевич Чавайн

Толпа начала ломиться в запертые ворота. Панкрат Иванович спал после обеда. Проснувшись от шума, он выглянул в окошко, и у него волосы поднялись дыбом, а душа ушла в пятки.

«Бежать!» — пронеслась в его голове первая мысль.

Босой, без пояса, Панкрат Иванович выскочил во двор. Но куда бежать? Везде народ.

Панкрат Иванович забежал в сарай, сунул голову в дыру, через которую с огорода закидывали снопы. У выхода с огорода стояли два мужика.

В это время на улице раздались три выстрела. Мужики от ограды побежали туда. Панкрат спрыгнул с сарая, прихрамывая, пробежал через огород и шмыгнул в рожь.

Стрелял сын Панкрата Ивановича.

Когда народ хлынул к Панкрату, Григорий Петрович, Егор, Каври, Чачи и Зинаида Васильевна побежали за всеми, чтобы не дать хотя бы поджечь дом.

Сын Панкрата Ивановича, прапорщик, в верхней комнате читал газету. Услышав шум перед домом, он приоткрыл дверь на балкон и выглянул на улицу. Прапорщик не намеревался, как его отец, бежать. Он привык с детства относиться к мужикам с презрением и считал их чуть ли не рабами. При виде волнующейся толпы в нем закипела ярость.

С револьвером в руке он вышел на балкон. «Пристрелю двоих-троих из этих сволочей, остальные сами разбегутся», — со злобой подумал он.

К дому подходили Григорий Петрович с Егором и Каври.

— А вот и главари, — проговорил прапорщик. — Сними первыми надо разделаться.

Прапорщик выстрелил. Народ отпрянул назад. Григорий Петрович, схватившись за грудь, упал на землю. Но в следующее мгновенье брошенный чьей-то рукой обломок кирпича угодил прапорщику в лоб.

Чачи бросилась к Григорию Петровичу. Зинаида Васильевна разорвала рубашку у пего на груди, из раны ниже ключицы текла кровь. Зинаида Васильевна сдернула с себя платок, прижала к ране.

Егор и двое парней подняли Григория Петровича и понесли в больницу.

Каври, обернувшись к притихшим людям, крикнул:

— Видите, что творят богачи?

— Пустить красного петуха! — крикнул кто-то.

Откуда-то принесли бревно и, раскачав, ударили в ворота. Через пять минут ворота разнесли в щепки.

Разъяренный народ вытащил на улицу прапорщика с окровавленной головой, жену и дочь Панкрата. Жена пряталась под кроватью, дочь — под диваном.

— Панкрата ищите! Панкрата!

— Нет его нигде!

А Панкрат Иванович в это время, уже миновав вопсинское поле, спешил по дороге к спичечной фабрике Шахира Хамитова.

Две недели Григорий Петрович находился между жизнью и смертью. Через две недели рана стала затягиваться. Дело пошло на поправку. Две недели Чачи и Зинаида Васильевна, сменяя одна другую, день и ночь дежурили у его постели. За это время Чачи так измучилась и побледнела, что сама стала похожа на больную.

Наконец доктор сказал:

— Чачи, можешь больше не беспокоиться, Григорий Петрович теперь уж наверняка скоро встанет.

Однажды после обеда, когда Григорий Петрович заснул, Чачи собралась навестить своих родных. «Пока Гриша спит, я успею сбегать», — решила она.

У родных Чачи пробыла всего какой-то час. Яшай и Яшаиха очень жалели Григория Петровича.

— Сестра, можно мне пойти навестить Григорий Петровича? — спросил Япуш.

— Завтра спрошу у доктора. Он говорит, что Григорию Петровичу еще нельзя много разговаривать.

К Яшаю заглянула Ведаси.

— А дочка земского начальника сидит у твоего Григория.

Чачи, не допив чашку чая, побежала в больницу.

Она остановилась на пороге палаты. Григорий Петрович сидел в постели, держась за грудь. Возле кровати стояла на коленях Тамара.

— Григорий Петрович, Гришенька, милый! — говорила она. — Во имя нашей прежней любви… Молю тебя, как бога…

— Поверьте, Тамара Матвеевна, я ничем не могу вам помочь.

— Можете, Григорий Петрович, можете! Вас здесь все слушаются. Отец ни в чем не виновен.

— Суд разберет, виновен он или нет.

— Григорий Петрович, он вас любил, как родного сына. Спасите его, помогите ему выбраться из тюрьмы! — Тамара схватила Григория Петровича за руку.

Григорий Петрович выдернул руку, от резкого движения открылась рана, белая рубашка, на груди окрасилась кровью.

Чачи подбежала к Тамаре и потащила ее за руку из палаты. Пришел доктор и перебинтовал Григория Петровича.

После того как Павел Кандаров убежал из Волостного комитета и скрылся Панкрат Иванович, Каври арестовал земского начальника и посадил его в каталажку вместе с сыном Панкрата — прапорщиком.

Теперь получилось как-то само собой, что люди, особенно бедняки, со всеми своими делами стали обращаться к Егору и Каври. В Аркамбале создали Совет крестьянских депутатов; выбрав в него только бедняков.

В то время, когда в Петрограде рабочие вышли на улицы с лозунгом «Вся власть Советам!», в Аркамбале мужики начали обмолачивать, большие панкратовские скирды и раздавать зерно голодающим беднякам…

Шахир Хамитов помог Панкрату Ивановичу добраться до Казани. В Казани Панкрат Иванович пошел к комиссару Временного правительства.

Комиссар выслушал его, но помощи не обещал. Панкрат Иванович вышел от него совсем расстроенный.

Комиссар сочувствовал Панкрату Ивановичу, но, чтобы защитить его от аркамбальских мужиков, туда надо послать солдат. Однако на посылку отряда необходимо согласие Солдатского комитета, а у того и без Аркамбала много забот. То там, то здесь солдаты отказываются подчиняться офицерам. В Галиции немцы прорвали фронт. «Аркамбал не фронт, — рассуждал комиссар Временного правительства, — пусть там разбираются сами, тут как бы нам самим утихомирить рабочих…»

А в эти дни по всей России прокатились массовые рабочие демонстрации.

В Казани не смогли оказать помощь Панкрату Ивановичу и другим аркамбальским богатеям. Поэтому Тамара и пришла к Григорию Петровичу.

На третий день после петрова дня аркамбальцы всем селом вышли на элнетские луга. В первую очередь выдернули все межевые столбы, поставленные по столыпинскому закону.

Косить луга Совет крестьянских депутатов постановил всем вместе, всем миром.

Греет солнце. Над лугами подымается аромат свежего сена. Далеко вокруг разносятся песни, смех, веселый говор…

10

На станции Арзамас стоял готовый к отправке воинский эшелон-. От вагона к вагону, волоча за собой тяжелые метки, с обезумевшим видом, перебегали бородатые мужики и растрепанные оборванные бабы.

Возле одной из теплушек человек в серой шинели и с котомкой за спиной, подняв вверх голову, кричал на ломаном русском языке:

— Пуститя, товарищи-благородия. Нам не далеко… До Казань…

Сверху, из открытой двери, блеснули штыки и высунулось несколько голов.

Человек с котомкой замолчал, ожидая ответа, потом заговорил снова:

— Не далеко мы… До Казань только…

— Да ты кто? — спросил его сероглазый красноармеец.

— Мы — мариец… Черемис… — оживился человек, — Мы фронт бывал, мы у немца плен бывал, четыре годов домой не ходил. — Он распрямил оттянутые котомкой