Спящая красавица - Дмитрий Бортников

Мать на него даже не смотрела. Открывала калитку и выходила. Я за ней. Рюкзак в руке тяжелый, с грузилами. На спине — неудобно.

***

Она смотрела на воду. Может быть, она там искала покоя? Голавли, красноперки и язи могли в такие моменты спокойно жрать червей! Мать даже моргнуть не могла! Она смотрела в глубину. Пожалуй, это единственное, что она мне передала по наследству. Да. Если не считать склонности к безумию.

И вот именно в этом месте, где гуляет красноперка, я нашел Ольгу. Сколько раз мы здесь проплывали с матерью?! Каждый раз мать почти свешивалась, вглядываясь в глубину.

Пожарники говорят, что они всплывают утром. Ранним утром. Они поднимаются со дна. Голос матери деловит. Будто она говорила о сазанах или налимах. Я думал: а как они всплывают. Как? С открытыми глазами или нет?

Меня это так поразило, что ночами, лежа с ней, закрыв глаза, я представлял, как утопленники, скрестив руки на груди, начинают медленно подниматься со дна. Как они отталкиваются и медленно, меланхолично скользят вверх. Меня это так завораживало... Успокоенный, я лежал, скрестив руки, как они... Но об этом потом. Да. О нас с матерью. Потом...

А теперь, что нужно было сделать теперь? Спрятать ее! Укрыть Ольгу! Я вскочил из воды как ошпаренный! Меня осенило. Лодки! Старые лодки! Накрыть ее старой лодкой!

Попятившись, я бросился бежать к своей лодке. Громко сказано! Бежать по пояс в воде! Я должен был ее спрятать. Спрятать, сохранить для себя! Не знаю, как я вскочил в свою лодку. Весло само вскочило в руку! Я скользил, не касаясь воды! Так долго и быстро... Махал веслом в воздухе. От меня шел пар! Стрекозы шарахались! А я летел в этой тишине, в этом раю, как демон, сорвавшийся с цепи.

Я летел к Волчьей яме. Она была недалеко. Здесь. Рядом с Островом. Здесь сажали капусту. Поливать легко — одна нога на грядке, другая в речке.

Полузатопленные тополя, старые, скользкие, одни умирали и ложились в реку, потом другие, и так без начала и конца. Мы ныряли здесь за раками. В корнях и ветвях сначала было страшно, да, а потом — нет. Потом мы все ниже, все глубже опускались в этот медленный мир.

На этом кладбище тополей были захоронены еще и лодки. Треснувшие от жары, со сгнившими ребрами, отшлифованные ветрами и нашими телами. Мы на них грелись, спрятав посиневшие губы в колени.

Я видел их спины издалека. И уже издалека начал выбирать одну, ту единственную, которая станет гробом для Ольги. А вдруг вернусь, а ее уже не будет?! Она исчезнет! Ее кто-то найдет!

До этого островка было уже недалеко. Я мог до него добежать! Черт! Я носился между лодками, как взбесившийся таракан, и никак не мог выбрать! Они все были слишком старые! В одной не хватает трех досок, у другой корма вся сгнила, а третья совсем вросла в берег, трава торчит сквозь щели! Я не смог ее сдвинуть. И кроме! Сквозь щели ведь все видно! Ее могли увидеть. Какой-нибудь рыбак, старикан, наткнется, увидит лодку брюхом кверху, глаз у них — «А... раньше ее здесь не было... ». И подгребет, они все любопытные, а потом так заорет на всю деревню, что сомов слепых разбудит...

Мечась по острову, я никак не мог найти подходящую. Пока наконец не заметил одну совсем ржавую плоскодонку, она была из листового железа, деревянные лавки сгнили, и окантовка по бортам так высохла, что отваливалась кусками. Мы на ней никогда не сидели. Железо так накалялось, что в заднице у нас в три секунды все закипало!

Одному это было трудно — перевернуть железную, вросшую в берег лодку. Попробуйте-ка с гробом побегать! Да еще и с железным! Ничего. В тот момент у меня сил было как у шестерых. Я смог ее перевернуть и спустить на воду. Осталось только привязать, и можно снова лететь. У-у-у! Когда дело за малым — все может рухнуть! Точно! Ни веревки, ни цепи!

Пришлось у ивы отломить ветку, а это еще та работенка! Крутишь-крутишь, ни ножа, ни гвоздя! Сырая ветка, одним словом. Вернее — двумя. Я все-таки ее открутил и, просунув в кольцо этого ржавого гроба, положил на корму, а сам сел сверху. Так. Ловко. Вуаля.

Я испугался, а вдруг вернусь — ее нет, она исчезла! Но нет, она была здесь. Дома. В нашем с нею доме. Она ждала меня...

***

Я тоже ждал. Да. Долго-долго...

Точно так же, когда я решил — все. Умру! И, как медведь ворочает ульи, — я переворачивал урны с окурками возле тубдиспансера. Закурил один, глубоко-глубоко затянулся. Я-то думал, вот сейчас сейчас сейчас умру! И это было так удивительно... Такое чувство ожидания... Что — вот-вот... Сейчас. Или нет. Сколько? Сколько надо ждать? Те, которые бросали бычки, — умрут скоро. Эти худые дядьки с блестящими глазами. Значит, и я умру. Я мечтал о старших братьях, и думал об этих смертниках как о братьях. Я не знал, что они могут выздороветь. Они для меня были умирающие братья. А старшие братья созданы, чтобы умирать.

Но не получилось. Я не сдох. Окурки не действовали. Еще бы! Знал бы я свое здоровье! Меня надо было расстреливать из пушки! Засунуть в задницу мешок пороха и поджечь! А я окурки пробовал! Ха! Я играл. Да. С жизнью. Бросал ей мячик. Слишком много здоровья... Все — слишком.

«Ешь мух, — советовал мне Сенька. — Мой одноклассник так сдох. Ему муха в рот залетела! Правда. Не вру».

С Сенькой мы давно-давно играли в куклы.

Муха?! Он подох от мухи?! Я не мог себе этого представить! Как?! Неееееет. Я бы так не стал. Так не очень хотелось. Чтоб в меня муха залетела? И там летала внутри?! Нееет. Это не годилось. Но умирать- то все равно было надо! Надо было что-то придумать! Так хотелось играть... И мяч. Жизнь была так весела! Так кругла. Дайте пацану мяч — и вы увидите!

Надо мною глумились мужики. Я ведь всем в округе растрепал, что хочу умереть. Мужики трепали меня по щеке, а пацаны постарше катались со смеху!

Я не понимал, откуда такое презрение. И до сих пор не понимаю. Кто я был для них?.. Отброс, шлак, еж без иголок, волчонок, который не переваривает мясо! Мужик, который не может поднять перышко! Баба без пизды! Водка без горечи!

***

О-о-о... Я бы хотел быть так далеко! От этого места! От этих снов! От этой могилы! Я бы хотел забыть... Забыть это место на берегу. Да. Закрыть глаза, и все исчезнет! Это все только сон! Ведь так? Сон и все! Пусть все это — сон! Пусть ужасный, но сон! Ведь так? Этого не было на самом деле!

Но я просыпался во сне, ни черта не понимая, где я, что я... И раки были здесь, ползали по простыне! Эта их тяжесть! Проклятые! Отвратительные рыцари разложения! Я вскакивал и начинал их стряхивать с простыни, махал ею и просыпался... И что? Я не мог пожаловаться. Я же хотел, чтоб все это было сном...

Это был далекий стон, зов земли, которая сонно пережевывала нас с Ольгой... Меня и ее. Там, в нашем найденном доме. И ничто не могло разбудить землю от этого сна.

Меня это сводило с ума. А тут еще мать.

«Ну что ты возишься?! Давно пора затопить! А ты еще и воды не натаскал!»