Русский Египет - Владимир Беляков

— А книги регистрационные есть?

— Должны быть, но они у священника, в монастыре.

Автор у только что обнаруженной могилы АЛ. Смирнова. Фото Г. В. Горячкина, 1999 г.

Монастырь опустел в конце 50-х годов, когда подавляющее большинство греков уехали. Между двумя мировыми войнами численность греческой общины достигала ста тысяч. Но после революции 1952 года был принят закон, по которому в любой, даже частной, компании на одного иностранца должны приходиться десять египетских сотрудников. А у греков-предпринимателей все работающие тоже обычно были греки. Пришлось им собирать вещи и уезжать из Египта. В Каире число греков ныне едва превышает тысячу человек, еще несколько сотен живут в Александрии и Порт-Саиде.

В здании бывшего греческого монастыря Святого Георгия — резиденция православного епископа Каира. Прежнего епископа, Порфирия, я хорошо знал. Это он говорил мне об иконе Андрея Рублёва в Синайской обители. Но года два назад новый православный патриарх Александрийский Петр VII отправил Порфирия куда-то дальше в Африку, правда, с повышением. Новый епископ тогда, помнится, долго не приезжал. Но, может, теперь приехал? Позвонил в дверь. Мне открыл немолодой священник. Я представился, священник проводил меня в свой кабинет. Дал визитную карточку: «Теофилакт, епископ Вавилонский». Не того Вавилона, что в Месопотамии, а местного, египетского. Вавилон — одно из названий Старого Каира.

Епископ держался дружелюбно. Приехал он всего месяц назад, и потому многое ему тут внове. В том числе и погода. Зима 2000 года оказалась в Каире необычно холодной. Мало кто уберегся от простуды. Епископ чуть не поминутно доставал бумажные салфетки, чтобы унять насморк. Впрочем, в арабских странах он не новичок. До Каира девять лет прослужил в Триполи, столице Ливии. Научился говорить по-арабски, но здесь выяснил, что египтяне говорят совсем не так, как ливийцы. Когда арабы завоевали Северную Африку, там уже давным-давно существовали свои цивилизации. Арабский язык смешался с местными языками, и так родились его диалекты, весьма существенно отличающиеся от страны к стране.

Сестра Теофилакта — по крайней мере так он мне ее представил — принесла нам по чашке кофе с каким-то особым, похожим на ванильный, привкусом. Такой кофе я уже пилу греков в монастыре Святой Екатерины на Синае. Вкус его совсем не такой, как у приготовленного египтянами.

Я рассказал епископу, что привело меня к нему.

— Не знаю пока, где кладбищенские книги, — сказал Теофилакт. — Но, должно быть, отец Парфений знает.

Звонком он вызвал Парфения, темнокожего батюшку, уже несколько лет работавшего в Каире. По-гречески объяснил ему суть дела. Тот ушел и через пару минут вернулся с увесистым альбомом. Там, разбитые по годам, были записаны имена всех, кто покоился на православном кладбище. Фредмана-Клюзеля среди них не было.

«Может, съездить сначала в библиотеку, посмотреть газеты за несколько дней после смерти Клюзеля? Вдруг в одной из них сказано, где он похоронен?» — думал я, возвращаясь домой. И в конце концов решил, что надо подождать. Я не был уверен в том, что в справочнике, о котором сообщил мне Скурлов, дата смерти Бориса Оскаровича указана правильно. Не потому, что он не мог дожить до девяносто одного года. Среди героев этой книги есть люди, прожившие и более долгую жизнь. Просто казалось странным, что после 1952 года на целых 17 лет знакомые Клюзеля потеряли с ним связь. Послереволюционные перемены в Египте не могли быть тому причиной.

Изменив первоначальный план поисков, я отправился вновь в библиотеку факультета прикладных искусств Хелуанского университета искать книгу Эми Азара. Теперь я точно знал, как она называется, когда и где была издана. Но книги этой в библиотеке не оказалось. Зато я нашел другую старую книгу — «Художники и скульпторы современного Египта», изданную в Каире в 1935 году на французском языке. Ее автор, Морик Брин, посвятил пару страниц и Клюзелю, а среди иллюстраций оказалась фотография одной из его работ, выставленной на Каирской художественной выставке 1935 года. Автор книги утверждал, что часто посещал мастерскую русского скульптора и может говорить о его творчестве со знанием дела. Оценки французского критика любопытны, и потому приведу их с небольшими сокращениями.

Примечательно, что критик отметил не только присущий творчеству Бориса Оскаровича реализм. Он выделил и две любимые темы скульптора — балет и животные. Интересно, а что писал двадцать лет спустя Эми Азар? Что он увидел в творчестве Фредмана-Клюзеля?

Только вот как найти его книгу? Может, сходить еще в Большую Каирскую библиотеку? Правда, она была открыта только в 1995 году, но костяк ее фондов наверняка был взят из какой-то более старой библиотеки.

В расположенной неподалеку от нашего корпункта Большой Каирской библиотеке царил порядок. Каталоги компьютеризированы. Искусству посвящен отдельный зал. Понадобилось ровно пять минут, чтобы на карточке с названием книги появились ее шифр и инвентарный номер. Я торжествовал.

Но торжество мое оказалось недолгим. Книги на полке не было. Не было ее и на соседних полках, куда ее мог ненароком поставить недисциплинированный читатель: в библиотеке — открытый доступ к фондам.

Я бросился к директору, Мухаммеду Хамди. Но его вызвали на совещание в министерство. Тогда я обратился за помощью к заместителю директора Ахмеду Рамадану. Тот сказал, что либо книга отправлена на реставрацию, либо она в персональном кабинете известного журналиста и писателя Камаля Зухейри. Проверили списки книг, отправленных на реставрацию, — нет. Самого Зухейри не было, но его помощник открыл кабинет и тщательно его обшарил. Ничего.

Просто чертовщина какая-то! Казалось, Фредман-Клюзель мстит мне за то, что десять лет назад, узнав о нем от Эми Азара, я не заинтересовался его персоной.

Что делать дальше? Съездить в библиотеку Дворца искусств в Гезире? Я уже был там один раз, но тогда я думал, что книга Азара написана по-арабски, и издания на иностранных языках не смотрел.