Генерал-фельдмаршал Голицын - Станислав Десятсков

— Не беспокойтесь, Михайло Михайлович, я сейчас же велю Медведеву в ту романею колодезной воды плеснуть! Оно и полегчает!

На другой день батальон новгородцев нагнал армию, отступавшую за реку Городню, и встал в общий строй.

Шведский «северный лев», как льстиво величали Карла XII европейские газеты, в войне более всего полагался на внезапность. Под Смоленском в сентябре 1708 года такой счастливой внезапности в атаке у шведской армии явно не получалось. Русские медленно отходили и при отступлении сжигали после себя все. Надежда короля и его советников, что русские перестанут жечь, отступив из владений Речи Посполитой в Россию, не оправдалась.

Загорелась первая русская деревня Стариши. Драбанты короля поймали в перелеске возле деревни двух поджигателей, и, к удивлению короля и его штаба, это оказались не царские солдаты, а обычные мужики из Старишей, которые, отослав своих баб и ребятишек в леса, подожгли собственные избы, дабы не достались ворогу. Когда же после ожесточенного боя с русскими драгунами под Раевкой шведы вступили в обугленное пожаром местечко Татарск, то с крутого холма на Смоленской дороге король и его генералы увидели, по словам маркиза де Трувиля, что впереди «вся местность стояла в огне; горизонт окаймлялся горящими селами, а воздух был так полон дымом, что едва ли можно было видеть солнце; опустошение распространилось уже до Смоленска». А за речкой Городней вновь гарцевали русские драгуны, готовые дать новый отпор шведскому авангарду.

— Царь приказал жечь собственную страну, Гилленкрок! — тем же вечером хмуро сообщил король своему генерал-квартирмейстеру.

— Вижу, ваше величество, языки пламени стоят на всем горизонте. А в нашей армии меж тем солдаты уже неделю как питаются сырым зерном, едва перемолотым ручными мельницами! — прохрипел в ответ генерал, подхвативший простуду на сентябрьской погоде.

— Что же делать, Гилленкрок?

— Но ведь у вашего величества есть свой план! — напомнил генерал-квартирмейстер свои споры с королем еще на зимних квартирах о предстоящем походе.

«Да тогда, в Сморгони, все было иначе», — подумал король. Из России приходили хорошие вести о Булавинском бунте, волнениях среди башкирцев, о боярском недовольстве царем в самой Москве. В те дни казалось, что стоит нанести прямой удар в сердце России, и Московское государство само собой развалится. Он даже назначил генерала Шпара комендантом Москвы. Но вот войско уже четвертый месяц в походе, а русская армия по-прежнему маячит перед глазами и огни пожаров охватывают весь горизонт!

— Эти русские — настоящие скифы, Гилленкрок. Мы идем по выжженной земле! И, признаюсь, у меня нет плана, как выбраться из этой скифской войны! — вырвалось у короля.

О, как жалел сейчас Карл, что не принял совет своего канцлера графа Пипера и не пошел сначала под Ригу, где соединился бы с корпусом Левенгаупта и получил бы на своем левом фланге поддержку мощного шведского флота. Он ведь хотел создать из своей армии дружину варягов, а варяги всегда были связаны с морем. Да, с помощью флота он бы мог выдернуть эту русскую занозу в устье Невы: Санкт-Петербург, парадиз царя Петра.

Там он соединился бы с финляндским корпусом генерала Либекера и навис бы над Москвой с севера. По вместо этого благоразумного плана он двинулся прямо по московской дороге и оказался на пожарище, где у солдат нет хлеба, а у лошадей — фуража.

— Соберите совет, Гилленкрок! Пригласите вечером в мою палатку господ генералов! — сухо и раздраженно приказал король. — Будет совет!

Гилленкрок закашлялся, пораженный королевским приказом. Ведь Карл XII не собирал военный совет со времен нарвской виктории, насмешливо отвечал своему начальнику штаба, что советы ему теперь дает только сам Господь Бог. И вдруг совет!

Гилленкрок поспешил прежде всего сообщить фельдмаршалу Реншильду и канцлеру графу Пиперу, что в нынешних конъюнктурах король просто не знает, куда дальше вести свою армию.

— Прежде всего надобно соединиться с Левенгауптом и его обозом и накормить солдат! — сердито пробурчал фельдмаршал Реншильд. — Когда я воевал в Нидерландах против французов в союзе с голландцами, я никогда не вел войска в поход без доброго обоза с запасами. Признаться, в Брабанте и Фландрии это понимали. Какие мы там ели окорока, Гилленкрок! И всегда запивали их добрым голландским пивом! — Реншильд даже причмокнул при сем приятном воспоминании.

— Боюсь, его величество сможет предложить вам в палатке только стакан воды! Вы ведь знаете, фельдмаршал, наш король питается как простой солдат! — насмешливо ответил Гилленкрок.

— Ошибка, большая ошибка, Гилленкрок, пить сырую воду и питаться коркой хлеба! Даже Юлий Цезарь и Александр Македонский не брезговали хорошим вином с доброй закуской! — рассмеялся Реншильд. — Во всяком случае, так мне разъяснили еще в Лундском университете профессора истории в те годы, когда я был еще студентом и не помышлял о воинской славе!

Гилленкрок, однако, не стал слушать студенческие байки фельдмаршала и откланялся. Ему надо было поспешать к канцлеру, графу Пиперу.

Глава правительства Швеции сопровождал Карла XII во всех его походах. При абсолютистском королевском правлении, установленном еще дедом короля Карлом X, это было очень удобно: граф Пипер в своих решениях всегда мог сослаться на волю верховного монарха и легко получить его подпись. Так что канцлер кабинета не случайно пребывал в обозе шведской армии на всех дорогах Северной войны. А чтобы такому сановнику было не тряско, Карл XII разрешил Пиперу ехать в удобной мягкой венской карете, а не скакать верхом. Карета канцлера бдительно охранялась рейтарами: ведь в руках Пипера находились заветные сундуки с походной шведской казной. А казна та в 1708 году была богатая, набранная еще в Саксонии и насчитывала 6 миллионов рейхсталеров. Но вот только купить даже курицу в пылающей пожарами Смоленщине граф Пипер не мог: вся округа была разорена, а маркитанты с товарами перехватывались казацкими и калмыцкими разъездами, действующими в тылу шведских войск.

Правда, сегодня графу Пиперу повезло. Его охрана разыскала в лесу лагерь сбежавших из деревень баб и ребятишек, и канцлер получил на обед куриный бульон, который запивал добрым рейнвейном, прихваченным канцлером еще на стоянке в Саксонии.

— Полное безобразие, генерал! — зло приветствовал толстяк Пипер тощего генерал-квартирмейстера. — Казаки и калмыки шныряют за спиной шведской армии по всей Белоруссии и добираются до всех наших маркитантов. Мне только что сообщили, что казачье разбило целый обоз кенигсбергских купцов, поспешавших к нам с добрым товаром! — Пипер откинулся на мягком сиденье и тяжело задышал. Его полное лицо налилось кровью то ли от гнева, то ли от выпитого вина.

— Кстати, ваш гонец из этого несчастного обоза не встречал ли на своем пути генерала Левенгаупта? — осторожно осведомился Гилленкрок, с удовольствием пробуя горячий куриный бульон (уже ради этого угощения стоило посетить канцлера).

— На отряды и разъезды Левенгаупта мой гонец натыкался по всем дорогам Великого княжества Литовского, но главных сил генерала так и не видел. Возможно, Левенгаупт уже южнее Смоленской-дороги и выходит к Могилеву? В этом случае его рейтары рыскают по панским и мужицким закромам и, наверное, доставят армии большие запасы провианта и фуража. Так что мой совет королю: немедля отступить за Днепр и соединиться с Левенгауптом. Только тогда мы сможем прокормить армию!