По следу саламандры - Александр Бирюков

Они прошли мимо какой–то большой–пребольшой телеги, стоящей на краю улицы. В телегу были запряжены две могучие лошади. На мордах лошадей были надеты торбы, а на глазах — Лена вспомнила слово — «шоры». Лошади сонно переминались. А в телеге кто–то спал, закутавшись в толстое одеяло.

— А люди разве не ищут? — удивилась Лена. — Разве не познают?

— Кто как, — отвечал Флай.

— А кто и как? — философический приступ у Лены прошел, но стремление к новым открытиям осталось.

— Большинство людей нашли для себя центр мира. Но когда мир содрогнется, они утратят точку опоры и сделаются разными — добрыми и злыми.

— А вы, значит, знаете, что добро, а что зло?

— Догадываемся.

— И что?

— Добро состоит в способности исправлять свои и чужие ошибки. А зло есть упорствование в заблуждениях.

— Так просто?

— Правда проста и строится из полноты многого знания, но истина еще проще, только она скрывается в бездне. Я говорю правду, которую узнал в поисках истины.

Ответ погрузил Лену в созерцательность.

— А куда мы идем? — после долгого молчания решилась спросить она.

Флай приподнял брови.

— С каждым шагом мы приближаемся к чуду, — сказал он. — Нам стоит его посмотреть. Волшебство происходит только раз в году. Я не видел его много–много лет. Досадно будет пропустить и в этот раз.

* * *

Сэр Реджинальд был растерян.

— Получается, милейший мистер Пелдюк, что просто–таки весь Мир знает об этом пророчестве, о рукописи, об одиннадцати лунах… А я узнаю последним.

— Выходит, что так, сэр, — смущенно сказал сыщик, — выходит так. Только вы не расстраивайтесь. Пустое это дело. Вы ведь знаете теперь. И славно. А этот, помятый, что подслушивал… нехороший он человек. С вывертом каким–то, будто тайный кармашек в нем, где–то под подкладкой. И неправду он сказал. Грядет Беккракер. Уж поверьте.

— Да где же ваш клиент?

— Да вот и он.

Рядом со столиком появился человек с совершенно не подходящей к лицу бородой.

— Не славный ли денечек для сделки?[16]— приветствовал неправильнобородый.

— Разрешите представить, — сказал сыщик, указывая на него, — мистер Быстрофф. У него к вам дело, сэр.

— Я задержался потому, — Быстрофф стремительно сел за столик, — что хотел предъявить вам доказательство того, что рукопись не лжет, — Быстрофф заглянул в лицо главного библиотекаря, — живое, ужасающее доказательство грядущей беды. — Он сделал знак официанту, — но доказательство оказалось слишком живым, слишком шустрым и упорхнуло от моих помощников.

Мистер Быстрофф зло и ядовито рассмеялся. У него были дурные манеры, но он об этом не подозревал.

Он был непочтителен ко всем сословиям без исключения и не придавал этому значения. Он производил неприятное впечатление и вызывал острое нежелание встречаться с ним еще раз, и уж тем более иметь с ним дело. Однако ему, похоже, на это было плевать.

— К делу! — провозгласил Быстрофф. — У вас есть то, что нужно мне. Я хотел предложить нам кое–что весомое… Для изучения. Сейчас не получилось, но я обещаю…

— Позвольте, — прервал сэр Реджинальд, — что такого у меня есть? Что вам нужно? Вы хотите…

— Да, — радостно закивал Быстрофф, — рукопись.

Достоверно известно, что это был последний случай, когда кто–то видел Реджинальда Мидсаммернайта живым. Впрочем, и мертвым его не видели.

Он исчез.

Библиотека Общества естествоиспытателей в Уле у Северных врат не досчиталась главного библиотекаря и некоей рукописи, ценность которой была сомнительна.

Архивариус даже не стал помечать, что она исчезла, дескать, найдется как–нибудь.

* * *

Лена спрашивала. Вопросов было много, вот только сформулировать их не получалось. Флай пытался отвечать.

— А разве вы не можете жить среди людей, не скрываясь? Сами по себе. Почему нельзя мирно сосуществовать? — спросила пытливая Лена.

— Люди часто путают сложные понятия: наказание и месть, прощение и равнодушие, страх и трусость, — ответил загадочный Флай.

— Прощение и равнодушие я не спутаю, — возразила Лена. — А месть разве не наказание? Страх разве не трусость?

Флай чуть приподнял правую бровь.

Улыбнулся.

— Месть — низкое устремление, — терпеливо пояснил он. — А наказание — воспитательное деяние. Месть — воплощение беспомощной злобы. Слепая ярость. Месть саморазрушительна. Деяние — действие или бездействие, равно как и прощение, может быть наказанием. А страх — естественная биологическая функция. Тот, кто не чувствует страха. — опасный идиот. Трусость — это выбор действия или бездействия, продиктованного страхом. Доблесть — путь преодоления страха. Трусость путь потворства ему.

Лена задумалась.

Ноги гудели.

Они долго шли по улицам, сворачивая то тут, то там, но продвигаясь в направлении, которое твердо указывал Флай.

«Заведет еще куда…» — сомневалась Лена.

— Ну и что? Вы разве не путаете?

— Ошибки случаются с каждым, кто ищет потерянное и познает неведомое. Люди чаще всего считают, что нашли и познали. Не все, разумеется, а обыватели. Традиция противопоставляет обывателя и фейери. Но люди не считают зазорным быть обывателями.

— А еще, — сказала она, — часто путают радость и счастье.

— Не путают, а скорее подменяют, — сказал Флай. — Часто думают, что счастье — это радость.

— А разве не так?

— Счастье — это боль или покой. Зависит от пути.

— От пути?

— От пути предназначения, которому следуют, пытаются следовать или думают, что следуют.

Что–то в этой философии было не так. С одной стороны, Флай говорил с ней как с маленькой. И она ничего с этим поделать, разумеется, не могла. С другой — он как–то приподнимал свой род над человеческим, как тот кулик, что свое болото хвалит. Ну да — они летают и могут себе позволить смотреть на людей свысока. Но, назвав всех людей обывателями, он погорячился.

— Значит, вы лучше людей? — напрямую спросила она.

— Нет, — ответил Флай и посмотрел с недоумением, дескать, стоит ли перед такой дурой лекции о высоком читать, — не лучше и не хуже. Мы другие. У нас есть много преимуществ, которые некоторые из нас используют, а некоторые нет. Мы, может быть, опытнее, мы повидали больше миров. Но и среди нас есть обыватели. Традиция превратила нас в символ, потому что людям нужны были образцы — недостижимо высокие и отталкивающе низкие. Мы подходили для этого, когда люди впервые встретились с нами.