Огненная проповедь - Франческа Хейг

Я снова представила Льюиса. Нож Пайпера, вздрагивающий в такт пульсирующей крови. Кровь, стекающая с рукоятки ножа. Кип собрался еще что-то добавить, но снова зазвонили колокола. На этот раз они возвещали тревогу, как и два дня назад. С этой высоты, казалось, каждый камень башни дрожал от звука. Даже в зубах чувствовалась вибрация.

– Они здесь, – произнес Пайпер.

Секунду спустя стук двери потонул в грохоте колоколов. Когда Пайпер запер дверь, запах вина стал еще насыщеннее, а от колокольного боя, казалось, крохотную комнатку и вовсе разорвет. Мы подтащили одну бочку и встали на нее вместе, тесно прижавшись головами, чтобы оба могли смотреть в окно, за которым тихо опускалась ночь. Два дня мы ждали флот Совета, но те несколько часов между первым ударом колокола, извещавшим о его прибытии, и первым солдатом, появившимся наверху кратера, казалось, тянулись еще дольше.

Пока мы ждали, я пыталась представить, что происходит снаружи кальдеры: как подплывает флот, как спускаются на воду лодки и пробираются через рифы, как встречаются со стражниками Острова в гавани. Но сгустившаяся тьма и немалое расстояние не давали ничего толком рассмотреть – лишь неясные фрагменты. Вот свернули черный парус. Вот весла рассекают воду. На носу лодки горит факел, и языки пламени отражаются в волнах.

Сначала мы увидели, как из тоннеля, что напротив города, стали выходить раненые стражники. Им, хромым и окровавленным, помогали вернуться в крепость. Вскоре началось массовое отступление из гавани. Несколько сотен стражников вышли из тоннеля и заняли посты в самом городе. А спустя еще часов двенадцать с того момента, как колокол известил о нападении на Остров, мы с Кипом увидели первых солдат Совета. Было раннее утро. Наше внимание привлекло движение на южном крае кальдеры: несколько стражников пытались сдержать фалангу солдат, облаченных в красное. В то же время первый тоннель, по всей видимости, пал, и солдаты проникли в сам кратер.

Пайпер сказал, что сражение – это не история для барда, и то, что развернулось в тот день на Острове, доказало, насколько он прав. Когда барды поют о сражении, оно представляется своеобразным танцем. Как будто в нем есть красота. Как будто звон мечей сродни музыке, а бойцы на удивление ловки, искусны и смелы. Но то, что видели мы, не имело ничего схожего с этими песнями. Всё происходило слишком быстро и в такой невообразимой неразберихе, что бой казался толчеей из локтей, колен, рассеченных лиц. По булыжной мостовой катились зубы, словно игральные кости. Вместо бравого боевого клича слышались лишь крики боли, хрип, брань. Блестели красным скользкие от крови рукояти ножей. Но хуже всего были стрелы. Не легкие и воздушные, как думалось когда-то, а тяжелые и стремительные. Я видела, как одна из стрел, пробив плечо насквозь, пригвоздила солдата Совета к деревянной двери. Их смертоносный полет сопровождался громким свистом, словно летящая стрела вспарывала само небо. Мы находились примерно в сорока футах над двором, но густой запах крови проникал в окно и, смешиваясь с винными парами, насыщал воздух. Я подумала, что вряд ли смогу теперь сделать и глоток вина, не ощущая привкуса крови.

Стражники сражались не на жизнь, а на смерть. Я видела, как одна женщина всадила топор в шею солдату так глубоко, что ей пришлось упереться ногами в его обмякшее тело и трижды дернуть за рукоять, чтобы освободить лезвие. Стражник-карлик вспорол солдату живот, и внутренности развернулись прямо у того в руках, когда он попытался их удержать. Стрелы безошибочно вонзались в груди, животы, глаза. Я же всякий раз видела двойную смерть. С каждой смертью солдата-Альфы чувствовала, а иногда и видела, как где-то на материке замертво падал Омега. Прямо под нашим окном солдат получил удар мечом в лицо, которое тут же стало похожим на разбитую тарелку. Я закрыла глаза и увидела светловолосую женщину, которая упала на гравийной дороге, выронив ведро с водой. Женщина-солдат, взбираясь по внешней стене крепости, получила стрелу в грудь. Вздрогнув, я закрыла глаза и увидела, как мужчина, лежа в ванне, без слов скользнул под воду. Словно каждая смерть имела эхо, унося сразу две жизни, чему мне приходилось быть вынужденным свидетелем. Кип нашел мою руку на подоконнике. Его ободряющее пожатие отвлекло меня от крика.

Если наши стражники брали своим отчаянием и яростью, с какой крушили врагов, то солдаты Совета – численным преимуществом и физической силой. Однорукие стражники могли орудовать мечом либо держать щит, но не то и другое сразу. Безногие и хромые лучники метко стреляли на расстоянии, но когда солдаты Совета отвоевали внешнюю стену и ворвались к ним, те не смогли вовремя отступить. Солдаты Совета тоже убивали, когда их прижимали в ближнем бою, но вскоре стало понятно, что, по возможности, они старались брать пленных. Уже свыше десяти раненых стражников отвели назад к линии Совета. Одну раненую стражницу тащили прямо за ноги по мостовой, оставляя неровный кровавый след. На краю кальдеры мы различили очертания больших луков. Однако стрелять с такого расстояния лучники Совета пока не спешили, опасаясь, что убьют не тех. Все стрелы летели из крепости.

– Я не могу больше на это смотреть. – Кип отступил от окна.

Я даже позавидовала ему, потому что в моем случае бессмысленно отворачиваться и закрывать глаза. Меня все равно не оставят образы: и новые, и уже знакомые по прежним видениям.

– Ты ее видишь? – спросил он.

– Исповедницу? Совет не станет ею рисковать в сражении – она слишком ценна для них. Но она там, может, все еще на корабле. Я ее чувствую.

Ее присутствие так же густо насыщало воздух, как запах крови или вина. Но пока она не сходила на землю и лишь будила ощущения надвигающегося смертоносного шторма, который скоро обрушится на Остров.

– Она выжидает.

И это ее выжидание казалось хуже всего. Я чувствовала, что она не нервничает, что абсолютно спокойна. Она, вероятно, видела тот же исход, что и я. Поэтому просто ждала, когда Остров падет, наблюдая за происходящим с той же отрешенностью, с какой слушают давно знакомую историю барда.

В беспорядочной толчее сражения на краю города я не могла различить Пайпера, но видела, как он периодически отбегал с места боя и возвращался во двор, где совещался со старшими стражниками и членами Ассамблеи. Он то и дело отдавал приказы, и его голос прорывался сквозь мешанину звуков сражения. «Еще больше лучников к южной стороне», «Закрыть вход в тоннель», «Воду к Западным воротам, немедленно».

Шли часы, и чаще всего до нас стала доходить фраза: отступать. Мы слышали ее снова и снова. К концу дня голос Пайпера охрип. «Отступаем от западного тоннеля», «Отступаем от рыночной площади», «Отступаем от третьей стены».

Солнце всегда быстро уходило за крутой склон кальдеры, и закат в городе наступал очень рано. Сначала горизонт с западной стороны кратера окрасился пурпурным, будто кровь, застилающая улицы, запятнала и небо. А вскоре ночная тьма стала оседать на город. Сражение освещалось лишь вспышками пламени, которое ползло от города выше и выше. Сейчас линия сражения придвинулась к самой крепости. Бойцы в красном пересекли восточную часть города, согнав большинство наших стражников во двор крепости. Хотя время от времени вспыхивали бои и на улицах. В сгущавшейся темноте на фоне огня силуэты казались меньше и тоньше. Я не могла разглядеть Пайпера и какое-то время даже не слышала его голоса. Я почти уверилась, что его схватили, но вдруг он отпер дверь и быстро захлопнул ее за собой.