Волкодав - Мария Семенова

Кнесинка закусила губы и попробовала. Венн легко отдёрнулголову и сказал:

– Этого обычно не ждут, только крика и слёз.

– А если за обе руки держат?

– Тогда бей коленом в пах, госпожа. Это очень больно. Аесли схватили сзади, попытайся ударить в лицо головой. Или ногой в голень. Ибей, коли бьёшь, не жалеючи, изо всей силы. И сразу.

Он видел, как ужасала её лютая кровожадность ухваток,которые он объяснял. Она-то надеялась постигнуть, как остановить, отброситьврага… да унести ноги. Ан выходило, что жестокость не одолеть без жестокости,свирепость – без ещё худшей свирепости… Где сыскать такое в себе?

Кнесинка смотрела на угрюмого бородатого парня, сидевшегопротив неё, и телохранитель-венн вдруг показался ей выходцем из другого мира.Холодного и очень страшного мира. Который она, выросшая в доброте и довольстве,за дубовыми стенами крома, за щитами отцовской дружины, едва знала понаслышке.А теперь размышляла: что же за жизнь должен был прожить этот человек? Чтосделало его таким, каким он был?..

– Ты мог бы убить женщину, Волкодав? – спросилаона.

Он ответил не задумываясь, совершенно спокойно:

– Мог бы, госпожа.

Кнесинка Елень знала, как высоко чтил женщин его народ, исодрогнулась:

– Представляю, что за бабища должна быть, если уж ты,венн…

Волкодав мельком посмотрел на неё, отвёл глаза и медленнопокачал головой:

– Лучше даже не представляй, госпожа.

Где она была теперь, та… то посрамление женщин, которому онпри встрече снёс бы голову без разговоров, дай только удостовериться, что этовправду она? Может, всё там же, в Самоцветных горах. А может, и нет.

– А ребёнка? – спросила она. – Ребёнка ты могбы убить?

Волкодав подумал и сказал:

– Сейчас не знаю. Раньше мог.

Сказал и заметил: кнесинка сделала усилие, чтобы неотшатнуться. Откуда ей было знать, что он сразу вспомнил подъездной трактрудника. И детей на дороге.

Кормили их так. Привозили корзину вяленой (и откуда толькобрали в горах?) рыбы. Сколько подростков, столько же и рыбёшек. Всёвываливалось в одну кучу наземь. Кто смел, тот и съел. Серому Псу былотринадцать лет, когда один из них, пятнадцатилетний, надумал пробиваться внадсмотрщики. И начал с того, что повадился отбирать еду у тех, кто былпослабей. Однажды, когда он кулаками отвоевал себе уже третью рыбёшку, СерыйПёс подошёл к нему и взял за плечо. Хватка у него уже тогда была – не больно-товырвешься. Парень обернулся, и Серый Пёс, не сказав ни слова, проломил емуголову камнем.

Ещё в памяти Волкодава упорно всплывали малолетние ублюдки,которых он расшвырял тогда на причале. Хотя он и понимал, что вспоминать о нихвовсе не стоило, а уж кнесинке говорить – и подавно.

– Вы, венны, очень держитесь за родню, –неожиданно сказала она. – Как вышло, что ты живёшь не в семье?

Похоже, она успела решить, что его выгнали из дому запреступление. Волкодав долго молчал, прежде чем ответить. Разговор нравился емувсё меньше.

– У меня нет семьи, госпожа.

Она посмотрела на бусину, переливавшуюся в его русыхволосах, и решила похвастать знанием веннских обычаев:

– Но ведь ты женат? Или это подарок невесты?

Волкодав улыбнулся. Кнесинка ещё не видела, чтобы он такулыбался.

– Той, что подарила мне эту бусину, всего десять лет,госпожа.

Елень Глуздовна уселась поудобнее и попросила:

– Расскажи мне о себе, Волкодав.

Рассказывать о себе ему совсем не хотелось. Он снова началосматриваться кругом и молчал так долго, что девушка не выдержала:

– Здесь никого нет, кроме тебя и меня. Поехала бы ясюда с тобой, если бы не доверяла тебе?

Волкодав подумал о том, что тоже вполне ей доверяет и, ужконечно, ни в коем случае не имеет в виду её обижать. Просто, чем меньшенаниматель знает о телохранителе, тем обычно и лучше. Складно и краснообъяснять он, однако, не выучился. Он так и ответил:

– Я плохо умею рассказывать, госпожа…

В это время из-за куста, гулко хлопая крыльями, взлетелабольшая тёмная птица. Волкодав мгновенно прижал кнесинку к земле, одновременноподхватывая лук и бросая стрелу к тетиве… и только тогда осознал, что это былвсего лишь безобидный глухарь, едва перелинявший и надеявшийся отсидеться в кустах.Следом за птицей на открытое место выбрался Мыш, и Волкодав понял, когоследовало благодарить за переполох. Он ослабил тетиву, глубоко вздохнул ивыпустил кнесинку.

– Ну ты меня напугал… – выговорила она, и голосжалко дрожал.

Бедная девочка, до чего же ей страшно, осенило вдругВолкодава. Храбрится, требует, чтобы оружному или на худой конец простому боюеё учил… в глухое место без охраны рвётся скакать… а у самой от малейшегошороха сердчишко, как хвост овечий, трепещет. Ну я и бревно, коли сразу непонял…

Он решил подбодрить её и сказал:

– Я тоже испугался, государыня.

У неё совсем по-детски запрыгали губы:

– Мне страшно, Волкодав… мне так страшно… скорее быотец возвратился… Всё время крадутся… ночью, впотьмах…

Уткнулась лицом в ладони – и слёзы хлынули.

Волкодав пересел поближе и обнял девушку, не забываяпоглядывать кругом. Гордая кнесинка прижалась к нему и расплакалась ещёотчаянней. Он ощущал, как колотится её сердце.

– Не бойся ничего, госпожа, – сказал он тихо.Помолчал и добавил: – Подумай лучше, как глухарь-то напугался.

Кнесинка подняла голову и попыталась улыбнуться сквозьслёзы. Сколько ей лет, подумал Волкодав. Шестнадцать? Семнадцать?.. Самая порабы со сватами беседовать да доброго мужа присматривать. Такого, чтобы никточужой впотьмах ночью не крался и даже сон дурной за семь вёрст облетал…

Он сказал:

– Не плачь, государыня. Хочешь, поедем домой?

Она кое-как утёрлась:

– Нет… погоди.

Тоже верно, размышлял Волкодав, спускаясь следом за нею кберегу заводи. Поддайся страху один раз – потом попробуй избавься. Кнесинкаумылась, пригладила волосы и стала совсем прежней, если не считать припухшихвек и покрасневшего носа. Пока доедет до города, всё и пройдёт.

– Отец говорит, я в людях смыслю, – окрепшим голосомсказала она Волкодаву. – Я стану угадывать, а ты меня поправляй. Хорошо?

Он неохотно ответил:

– Как скажешь, госпожа.

– Ты дерёшься так, что дядька Крут тебе удивляется. Ичесть блюдёшь. Значит, ты был витязем, – решительно начала молодаяправительница. – Наверное, ты был ранен в бою, попал в плен и угодил врабство… – Она выжидательно смотрела на Волкодава, но венн молчал, и онанахмурилась: – Нет, не то. Крут говорит, ты всего четыре года… И какполучилось, что тебя не выкупили из неволи?