Алый камень - Э. Энн Джуэл

Тео играет в американский футбол в школе.

Тео в темно-красном костюме с черным галстуком, стоящий рядом с девушкой с длинными светлыми волосами, одетой в черное платье без бретелек. Возможно, школьные танцы. Я улыбаюсь.

— Твоя группа, — шепчу я, пока мои пальцы стирают пыль с черно-белой фотографии, на которой «Дерби» выступают на сцене. Как и на видео, которое показал мне Нолан, Тео погружен в игру на своей гитаре.

Он не всегда был законом. Тео жил в нормальном детстве. У него были подружки, любящие родители и прекрасная жизнь. Это так прекрасно и… душераздирающе.

Я поворачиваюсь и изучаю уязвимую версию моего Теодора Рида, сидящего на краю своей кровати, с руками, сложенными на обтянутых джинсами ногах.

— У тебя была нормальная жизнь. — Я выдыхаю шепотом смех. — Я думаю. На самом деле, я не уверена, что знаю, что это значит. У меня никогда не было нормальной жизни. Во мне никогда не было ничего родственного. Оскар сказал мне просто быть собой. В следующем месяце мне будет тридцать два, а я до сих пор не знаю, кто я. — Я покусываю губы зубами, прокладывая себе путь к Тео. Его рот остается твердым, а глаза искрятся надеждой.

Он хватает меня за бедра и усаживает на колени. Я переплетаю пальцы за его шеей.

— Может быть, ты могла бы просто быть моей — обнаженным телом, которому я поклоняюсь, ртом, который сосет мой…

— Стоп! — Я сжимаю его губы вместе, как утка. Его ухмылка заставляет мою хватку на них ослабнуть.

— Нет рвотного рефлекса. — Он качает головой.

Я пихаю его обратно на кровать. Его тело вибрирует от смеха. Я позволю ему делать грубые замечания весь день, если это означает, что я буду вознаграждена улыбками и его очаровательными смешками — такими неконтролируемыми и невинными.

Мое лицо болит. Мне кажется, что моя ухмылка может расколоть его.

Тео сжимает мои ноги крепкой хваткой.

— Скарлет Стоун?

Опять он.

Его голос.

Мое имя.

Оно образует комок в моем горле и заставляет мои глаза гореть от слез.

— Хм?

— Я не заслуживаю тебя.

Моя ухмылка прогоняет слезы.

— Ты действительно не заслуживаешь.

— Мы можем сохранить этот маленький секрет только между нами двумя?

Искривив губы, я качнула головой в сторону.

— Да. Но мне нужно, чтобы это было в письменном виде.

— В письменном виде?

Я киваю. Он переплетает пальцы за головой. От этого его белая футболка задирается настолько, что обнажает несколько сантиметров его пресса.

— Как контракт?

Я качаю головой.

— Что-то более вечное.

Его правая бровь приподнимается.

— Например?

Я провожу пальцем по широкому поясу его черных трусов, слева от его дорожки волос, ведущей в рай. Его эрекция крепнет, приближаясь к моему пальцу. Мои губы кривятся в ухмылке, которая совпадает с его ухмылкой. Его мышцы напрягаются, таз немного приподнимается, как будто он думает, что я не вижу, насколько он сейчас возбужден.

— Вот здесь. — Мой палец проникает под пояс.

Он стонет, когда я дразню его кожу так близко к тому месту, где он больше всего умоляет о моих прикосновениях.

— Здесь я хочу, чтобы ты навсегда запомнил, что не заслуживаешь меня.

Глаза Тео сужаются.

— Ты хочешь, чтобы я сделал татуировку?

Я киваю.

— О тебе?

Я киваю.

— Прямо здесь?

— Да. Прямо здесь. Мое имя красным, все остальное — черным.

Украв мое дыхание, он садится, останавливаясь, когда кончик его носа касается моего.

— Посмотрим, — шепчет он.

— Посмотрим? — я выдыхаю в ответ, немного более задыхаясь, чем предполагалось. У меня плохо получается скрывать, как сильно он на меня влияет.

— Да. А теперь… что еще ты хочешь от меня?

Навсегда. Я хочу все дни. Все улыбки. Все вдохи.

— Я хочу услышать, как ты играешь.

Его взгляд проходит сквозь меня. Созерцательная сторона, которую я видела миллион раз.

— На чердаке должна быть одна из моих первых гитар…

Я поднимаю глаза к потолку.

— Как мы туда заберемся?

Теодор

Чердачная лестница находится прямо перед спальней моих родителей. Я не открывал их дверь с тех пор, как отца вынесли в черном мешке. Комната была убрана. Я знаю, что за дверью больше нет ни капли крови, но все равно не могу открыть дверь. Не сегодня.

Я дергаю за цепь и опускаю лестницу. Скарлет сосредотачивается на закрытой двери спальни. Она умна. Мне не нужно объяснять ей, почему она закрыта и почему я не намерен ее открывать.

— Не пялься на мою задницу. Это заставляет меня чувствовать себя оскорбленным, — говорю я, поднимаясь по лестнице первым, чтобы включить свет и получить доступ на чердак, который был нетронутым в течение многих лет.

Она смеется.

— Но это такая красивая попка.

— Попка? Правда? Как скоро ты перестанешь коверкать английский язык? — когда я тянусь, чтобы достать до шнура от единственной лампочки, резкая боль пронизывает меня от подреберья до живота. — Мать твою! — я сгибаюсь в талии, прижимая руки к деревянному полу, чтобы не упасть с лестницы и не приземлиться на нее. Но, черт возьми, мои колени слабеют.

Скарлет держит часть моих причиндалов в своей руке, сжимая их так, словно пытается извлечь мой член и по крайней мере одно яичко из моего тела. Я недооценил ее размер и ее хватку.

— Простите, сэр? Не могли бы вы повторить?

Как только я смог сделать полный вдох, я потянулся вниз и схватил ее за запястье, отталкивая ее руку от себя.

— Лестница предназначена только для одного человека. — Я подтягиваю ее легкое тело к своему и усаживаю ее задницу на пол чердака, ее ноги свисают в отверстие.

— Нет ничего плохого в том, как я говорю на английском языке. — Она скрещивает руки на груди.

Это сжимает ее груди вместе, немного приподнимая декольте. Я ничуть не возражаю.

Ее палец приподнимает мой подбородок на дюйм.

— Мои глаза здесь.

Я пожимаю плечами.

— Пока.

— Пока? Что это значит?

Я наклоняюсь, пока она не задерживает дыхание. Это моя любимая часть. Кайф, который я получаю от того, что полностью завладел ее вниманием, должен быть запрещен законом.