Ольф. Книга третья - Петр Ингвин

позавтракав, я ушел в город. На улице мела пурга, в лицо бил ветер со снегом, погода соответствовала настроению. Маша все больше выводила меня из себя. Перед глазами стояли «веселые картинки», а фантазия, как детский конструктор, складывала, разбирала и снова собирала Машу, ее гостя, вид Маши, когда я ей «помогал», и звуки за стенкой. Неужели Маша не понимает, что я чувствую?

А оно ей надо? Мои проблемы – не ее проблемы. Про меня она в такие моменты просто забывала.

Вру, не забывала. Порция еды для меня. Подмигивание.

Маша помнила про меня.

Лучше бы забыла.

Завтракал я в кафе, там же провел два занятия с учениками. Персонал по-утреннему пустого заведения косился на меня, но на столе стояла недопитая чашка кофе, а другим посетителям я не мешал по той причине, что их, посетителей, в такую рань еще не было. В перерыве между уроками я написал еще один рассказ («Перфекционистка», не для Любы, так как снова про измену) и очередную размышленческую миниатюру:

«Про амбиции, зависть и совершенство»

«Прости, любимая, не знаю, чего ты ждала и на что надеялась, но, скорее всего, не оправдаю возложенных на меня высоких надежд – в каждом письме буду зануден и постыл, как репетитор немецкой философии для юноши, которого на улице ждет компания с вином и девочками. Ничего не поделать, таков уж я есть со своей несовременной любовью и слишком дерзкими для столь несовременной любви мечтами и полетом воображения. Мечтами о невозможном и полетом в никуда.

Мы все – дети, обросшие никак не сбывающимися мечтами и грузом неудовлетворенных амбиций и желаний, нередко подспудных, невразумительных, никогда не реализуемых самостоятельно. Но как же нас тянет к тем, кто эти (наши!) желания исполнил. К тем, кто воплотил наши мечты и материализовал сны – даже негодные к озвучиванию в приличном обществе, старательно задавливаемые. Нас тянет к таким людям, точно магнитом, и мы, как правило, не замечаем, чего стоили им победы, что было потеряно, а что сознательно оставлено – в том смысле, что оторвано с кровью. Мы не видим, не знаем, и (подсознательно) не хотим знать истинную цену достигнутых побед и проигранных сражений. Как все, мы хотим получить все, не затрачивая ничего.

Это невозможно. Мы это знаем. Но периодически гложет зависть: как же, а вот у таких-то получилось, им все словно с неба на блюдечке свалилось. Незаслуженно и, должно быть, не по адресу. Нам несносно видеть их непонятно откуда взявшееся счастье и довольный покой изо дня в день. Их замечательных послушных детей и достаток. Мы тоже хотим так, но почему-то не можем. Не получается. Хотя, если подумать, то ведь и не стараемся-то особо. Мы просто ждем. Ждем, что оно само упадет. Под ноги – чемоданчик с миллионом. В постель – божественное создание, никак нами не завоеванное. В мозги – шикарная идея, которая перевернет мир, а нас прославит и обогатит.

Говоря "мы", я имею в виду человечество, поскольку "мы" – то есть я и ты – неправильные человеки, большей частью не укладывающиеся в прокрустово ложе всечеловеческого бытия. Я и ты – другие. Чем-то похожие, чем-то нет. Мы сами из тех, кому завидуют. Но в чем-то завидуем и мы. Например, я завидую легкости, с которой некоторые относятся к жизни. Мне не нравятся последствия этой легкости, но восхищает сама легкость. Я завидую умению некоторых создавать кажущиеся безвыходными провокационно-затейливые ситуации и выходить из них виртуозно и филигранно, отчего все кажется (и становится) простым и естественным. Таким, будто именно оно является нормой, словно только так и надо. Это спорное качество, но некоторые владеют им в совершенстве, а совершенство всегда привлекает.

Закончу я словами из "Семейного романа" Михаила Успенского: "Морали в этой истории нет никакой, потому что ее и в жизни почти не осталось. Остается только "спасибо" сказать, что к нам с вами она никакого отношения не имеет"».

Отправлять такое послание я, естественно, тоже не стал. Пусть оно отлежится, у меня на душе улягутся страсти, тогда посмотрю, не пробралась ли в текст нечаянная крамола. Если все нормально – отправлю.

Следующий урок был выездным, а когда он закончился и потребовалось идти домой, на меня снова накатило.

Маша. Моя «помощь». (Да, в кавычках, никак иначе, ведь это не было одолжением с моей стороны. Для меня то, что случилось позавчера, было бесстыжим удовольствием и невероятным приключением). Я создал красоту, а воспользовался ей другой.

Решение пришло внезапно и логично. Я нашел в сети адрес салона «Сизиф», он оказался всего в паре автобусных остановок от моего дома. Я шел пешком. Остудить голову.

Остудить получилось только ноги. Небо хмурилось вместе со мной, повалил сильный снег, каждый шаг давался с трудом. Город исчез за ватной пеленой, превратившись в мираж. Машины еле ползли из-за плохой видимости, пешеходы, спасаясь от непогоды, забыли про заметенные светофоры и перебегали дорогу где придется, водители нервно сигналили. Минут через десять движение практически остановилось – город встал в редких для него пробках, и я порадовался, что пошел пешком. Из-за пурги поднять глаза от земли стало почти невозможно.

Салон «Сизиф» находился на первом этаже пятиэтажки. С улицы, со стороны, противоположной от подъездов, к нему вел отдельный вход, у тротуара была оборудована удобная стоянка. Салон особо не выпячивался, скромная вывеска сообщала только название, внутрь вела стеклянная дверь. Я отряхнулся от снега и вошел.

В салоне, предназначенном в первую очередь для женщин, на меня покосились, но проводили к диванчику ожидания. Там ко мне вышла сотрудница более высокого ранга – высокая брюнетка лет за тридцать. Я ее узнал. Она была в клубе с Любой-номер-два. Возможно, третья подруга, сухонькая «бигудяшка»-очкарик, тоже здесь.

– Меня зовут Вероника, я администратор салона. Чем могу помочь?

Меня она, конечно, не узнала, в клубе мы не пересекались, мой заинтересованный взгляд там перехватила только Люба-номер-два. Кстати, а как владелицу салона зовут по отчеству, кого мне спрашивать?

– Я знакомый Любы, хозяйки салона. Она просила зайти.

– Она вас ждет?

– О времени мы не договаривались.

– Тогда не знаю, сможет ли она вас принять. Как вас представить?

– Алексей.

Во взгляде Вероники что-то изменилось. Неужели Люба-номер-два обсуждает с коллегой личные дела? Но Вероника – не просто коллега, о компании в клубе говорилось как о собравшихся отдохнуть подругах. В таком случае, администратор салона могла знать обо мне немало, а если Люба-номер-два что-то приукрасила и присочинила, то и больше моего.

– Подождите минуту.

Из-за стойки у входа