Игрушка для хищника - Кира Шарм

Обжигаясь кожей, с ума сходя от горящих любимых глаз. Превратившись в одну все на своем пути сносящую стихию.

Через трое суток Морок все-таки прорвался в наш дом. За это время он действительно стал нашим, — я не знаю ни одного здесь миллиметра, который бы нами не пропитался. И на котором бы мы не успели полюбить друг друга. И не один раз.

Прорвался, приведя с собой своего врача, внося запах промозглой осени и с кучей новостей. Заставил меня таки занятся плечом, о котором я даже и не думал, — да что там, я его просто не замечал и вот теперь, усевшись в мое любимое кресло у камина рядом со мной, потягивает мой любимый виски.

— Спину? При чем здесь спина? Вообще — о чем ты?

Нет, у Морока, конечно, специфическое чувство юмора, это я уже заметил, но не настолько же…

— Ты что, вообще здесь потерялся? Новостей даже не смотрел?

Только качаю головой, усмехаясь. Все самые главные новости, которые для меня имеют смысл, сейчас возятся на кухне в своем развратном топике, который так выпячивает торчащие соски, что прямо хоть бери теперь и убивай и друга и его врача за то, то застали врасплох и успели это заметить.

Хочет как можно вкуснее накормить Морока, которого обожает как своего спасителя. Так обожает, что мне хочется выставить его за дверь, несмотря на дружбу. Моя женщина ни на кого не имеет права смотреть такими глазами.

— Смотри, — Морок запихивает флешку в мой ноут. — Лично я готов смотреть на это — бесконечно.

Чуть не давлюсь вискарем, любуясь на то, как дом Альбиноса красиво взлетает на воздух. Красочно, — яркой вспышкой огня. А как поэтично потом стучит дождь по шипящим тлеющим останкам! Да…. Морок таки романтик, базара нет!

— Что ж ты сам… — грустно бормочу. — Когда?

— Прости, брат, — я думал, что ты уже… Не сможешь. А оказалось, как раз после того, как ты оттуда вышел. Ты — просто сказочно везучий сукин сын! Еще бы пять минут, — и я снес бы тебя вместе с ублюдком.

Да. Если честно, — я сам себе не верю.

Вот смотрю вокруг, — и не верю. Благо, боль в плече говорит о том, то я — реально жив и не в каком-нибудь наркотическом сне все это вижу.

Вытащить Свету оттуда — казалось почти нереальным.

Уйти самому — не было реальным ни разу.

Ну, а то, что она сейчас здесь, со мной, — это вообще запредельно.

— Как?

— Альбинос так много внимания уделил твоей персоне, что наш человек из его охраны смог напичкать взрывчаткой его подвал совершенно спокойно, — никто и не заметил. Все они не отрывались от тебя, как будто ты способен всех их уложить.

— Предупредить не мог?

— Знаешь, по дороге, в последний момент решил. Когда за Светой твоей ехал. Подумал — лучшей возможности уже может и не быть. Все его люди сосредоточились на тебе и на подъездах к дому. И своих тем более не проверяли.

— Охренеть, Морок. У меня просто слов нет.

— А у меня вот есть, — Морок наливает себе новый стакан и прищуривается так, что в его глазах начинают плясать, как черти, искры. — Можешь передать Свете, что она теперь не вынуждена прозябать в нищете и голоде с бедным мужем.

— Да? — я вскидываю бровь. — Кажется, до нищеты я ее еще не довел.

— Судебные решения, — Морок бросает на стол пухлую пачку бумаг. — И документы собственности.

— Как? — бля, он их то — подделал? Нет, я все понимаю, — но столько за три дня успеть!

— Задним числом, конечно. А то кто ж с трупом судиться будет? Так бы пришлось наследников ждать, чтобы имущество твое вернуть. Признал суд твои подписи недействительными, в общем, — все вернули. Ну… Кроме ресторанчика того маленького, в центре. Сам понимаешь. Судье он очень приглянулся.

— Что, и экспертизу даже провел?

— А то! — Морок с ухмылкой вытаскивает еще одну пухлую пачку из внутреннего кармана пиджака. — Целых три, между прочим. Чтоб потом никто не домахался.

— Я… Даже не знаю, что сказать…

Вообще-то, бля, не в этом дело. Так-то я и сам бы со всем, что Альбиносу отдал, разобрался бы. Но… Это очень странное чувство, — когда кто-то что-то для тебя сделал. Просто так. Даже без просьбы. И тем более, когда не должен. И когда можешь положиться на кого-то, как на самого себя, — именно так я и чувствовал, когда доверял ему жизнь Светы. Странное чувство. Незнакомое. От которого щемит в груди.

— Ничего не говори, Арт. Ты выздоравливай. Чтобы как новенький был, когда мы торжественно отель будем открывать.

— Спасибо. Ты, Андрей, — реально, — брат, которого у меня никогда не было. И слово даю, — я сделаю для тебя все, что смогу. Всегда. Заночуешь у нас? Мерзко там, на дворе.

Домашним становлюсь, да. У камина хочется сидеть, а в ноябрьскую слякоть и носа не высовывать. Так скоро еще и на правильной скорости ездить начну.

— Свету за меня целуй. Скажи, чтоб не хлопотала. Не останусь, и ужин она зря колдует.

— Уже едешь?

— Пора. Еще пара дел есть неотложных. И… Нажрись своим счастьем, Тигр, пока есть возможность. Под завязку нажрись. Кто его знает, как оно потом будет.

— Андрей? — Светик, уже затянув почти наглухо свой самый длинный халат, вылетает, как только за Мороком закрывается дверь.

— Нет, ну, куда он? У меня же там кролик почти готов? Артур!

— Иди сюда, малыш. И выброси на хрен этот халат.

Сгорит у нас кролик. Вот — чует моя чуйка.

— Артур… — халат приходится снять самому, но она уже извивается всем телом, усаженная на мои колени, а я уже сжимаю ее соски, задыхаясь от того, как они твердеют и темнеют под моими пальцами. — Тебе нельзя… — тебе покой нужен…

— Покой меня убьет, малыш. Особенно, когда ты рядом, — прикусываю сосок, уже начиная рычать от ее трепетного, дернувшегося тела под моими руками.

Еще пытается что-то лепетать, но только откидывает голову и всхлипывает, когда я опускаю руку, раздвигая пальцами ее нежные, тут же задрожавшие от легкого прикосновения складочки, придавливая клитор, пульсирующий под моей рукой так жарко. Так жарко, что меня самого опаляет, — как в первый раз. Обжигает безумным желанием снова и снова входить в нее, брать, делать своей и слышать ее крики. Обжигает сумасшедшим, до озверения, неверием в это счастье. И все новыми волнами жадности до него, — ненасытной, ураганной жадности.

— Отпустить? — протискиваюсь двумя пальцами вовнутрь нее, ловя губами новый, уже громкий стон, от которого мурашки пробегают по венам. — Хочешь покоя? Отдохнуть? — начинаю вдалбливаться быстее, с силой, — она только дрожит всем телом, прикусив губу, а я уже готов разорваться.

— Отпустить? — легко забрасываю ее себе на плечи, зубами разрывая тонкие белые трусики. — М?

Прикусываю клитор, тут же начиная дуть и втягиваю его в себя, сходя с ума от новой лавины дрожи в ее теле, от вкуса этого ее одуренного, от того… От того, что могу ее брать, — снова и снова.