Ореховый лес - Мелисса Алберт

– Не слишком-то восторгайся. Это не твоя история.

За освещенной витриной в темноте шевельнулась непонятная фигура – слишком худая и длинная, чтобы быть человеческой. Я поспешно отвернулась и поспешила за Пряхой.

К стене таверны были прислонены два велосипеда. Она забралась на один, а я взяла второй – огромную антикварную тварь, чертовски тяжелую, с полуспущенными шинами.

– Езжай тихо, – прошептала Пряха, – и ни во что не вмешивайся.

Это было полезное предостережение. Деревня, сквозь которую мы ехали, спала, но в ней встречалось немало бодрствующих существ.

Мы проехали мимо дома, слишком сильно выпиравшего на дорогу, будто он перерос свой участок. По его карнизам, словно сгустки тумана, ходили три женщины, поднимаясь на цыпочки, чтобы поскрести ногтями в стекла. Одна из них оглянулась на меня – глаза ее были как бледные стеклянные шарики, и я сильнее налегла на педали. Еще через несколько улиц я заметила маленькую фигурку в ночной рубашке, лежавшую на самом краю крыши и тянувшую руки к луне. Одна ее нога свисала с края, покачиваясь в воздухе. Я видела ее не дольше секунды – но мне показалось, что это могла быть Ханса.

На краю деревни стоял самый большой и красивый дом, окруженный широким, освещенным факелами садом. По саду, обхватив руками голову, расхаживал туда-сюда юноша и говорил с кем-то невидимым. Возле него я различила слабое колебание воздуха – еще чуть-чуть, и рассмотрела бы, с кем или с чем он говорит, но мы быстро проехали мимо, в темноту.

На выезде из селения дорога блестела красной мокрой глиной. Луна отражалась от нее под странными углами, пуская пучки лучей мне прямо в глаза.

– Не съезжай с дороги, что бы ты ни увидела в лесу, – предупредила Пряха.

Голос ее изменился. Она оставалась едущей передо мной фигурой на голубом велосипеде, но звук ее речи стал низким и грубым, и сама она вроде бы увеличилась в размерах.

Она оглянулась на меня через плечо и улыбнулась – белые зубы блеснули на рубленом незнакомом лице.

– По лесам лучше не ездить в облике трактирной служанки. Слишком большое искушение для некоторых особенно тупых персонажей.

Я не спускала глаз с ее спины, ожидая новых изменений, но меня отвлекали леса по сторонам. Почуяв Пряху, деревья немедленно пробудились. Они расправляли ветви, наполняя воздух густым смоляным запахом своего дыхания. Он проникал мне в ноздри и под кожу, дразня и заставляя задаваться вопросом, зачем я еду сквозь сказочный лес вслед за этой незнакомкой.

Ради Эллы, напомнила я себе. Чтобы закончить свою историю.

Но Элла сейчас казалась дальше всего на свете.

Дорога изменилась – теперь она была вымощена белым камнем и стала узкой, извиваясь светлой лентой меж кипящими кронами деревьев. Я была мокрой от пота, кожу облепили листья, которые падали с веток – и немедленно высыхали. На Пряху не упало ни единого листа.

Из чащи послышалось внезапное биение метронома, которое наполнило мою грудь, как стук сердца, и нарушило ритм моего дыхания.

– Что это?

Пряха резко затормозила, съезжая на обочину. Я остановилась рядом, глядя на ее профиль. Синие глаза оставались теми же, но черты были грубыми и тяжелыми.

– Не смотри на меня, смотри на дорогу.

По дороге из белых камней, занимая ее во всю ширину, навстречу нам двигалась кавалькада. Спереди и сзади – эскорт из мужчин в военной форме на черных конях. Между ними две лошади несли паланкин. Я поморщилась при виде того, как они задыхаются под его тяжестью, а потом ахнула, рассмотрев, что у паланкина внутри.

Там ехала женщина – настолько прекрасная, что это казалось обманом зрения. Голова ее была гладко обрита, на одежде – никаких украшений, так что ничего не отвлекало и не спасало смотрящего от ее лица. Я видела его под одним углом, потом под другим, и оно слегка менялось, как голограмма. Лед медленно поднялся по моему горлу.

Я не могла дышать, а тиканье метронома сводило меня с ума. Оно исходило от женщины в паланкине. Женщины в белом платье невесты, тикающей, как часы. Ее прекрасная лысая голова медленно – за двенадцать ударов метронома – повернулась, и она взглянула на меня.

Пряха встала между нами и положила мне на горло теплые руки. Под ее касанием лед отступил, и я снова смогла дышать.

– Пока еще нет, Трижды-Алиса, – прошептала Пряха.

Я со свистом втянула ледяной воздух. Пока еще нет?

Когда Пряха отпустила меня, кавалькада уже прошла мимо.

– Пока еще нет? – повторила я. – Что значит – пока?

– Это значит, что единственный путь наружу проходит сквозь лес, сквозь историю, сквозь боль. Или ты думала получить то, что хочешь, задаром?

Я сумела сдержаться.

– Вы хотя бы можете сказать, куда мы едем?

– Я уже сказала. На белый свет, в давным-давно.

Я снова ступила на белые камни свободной дороги, выкатывая с обочины свой тяжеленный велосипед.

– Что это вообще… и почему на велосипедах? Разве лошади не быстрее?

– Лошади непредсказуемы, – сообщила Пряха. – Даже для меня. Они всякий раз норовят завезти в историю. – Она развернулась, устремив на меня палец; лицо ее было раздраженным и снова совершенно человеческим. – Никогда не доверяй Сопредельной лошади.

Мы покатили дальше. Ноги у меня устали, потом онемели, потом устали еще сильнее, пока мы крутили педали по ровному пространству, которому не было конца. Один раз я заметила смотрящее на меня лицо меж ветвей. Только что оно было здесь – и тут же исчезло, и глаза у него были такими грустными и чувствительными, что мне понадобилось время, чтобы осознать, что это был не человек, а медведь. Стоявший на задних лапах и наблюдавший за дорогой.

В самое темное время ночи, когда луна истончилась, завеса деревьев перед нами расступилась, открывая озеро. Вода его была как зеркало, и плотная, как ртуть, неподвижно лежавшая меж берегами. Там и тут что-то сверкало под его поверхностью, оставляя шлейфы зеленых и пурпурных искр, или мелькало белое пятно, похожее на человеческую рубашку – или на массу плавников. Бледные ладони существа были развернуты наружу и почти касались поверхности, как корки льда. Холод в моем теле протек ниже, охватывая бедра, наливая тяжестью живот. Коленные суставы теперь хрустели при каждом нажатии на педали. Наконец водная гладь кончилась и снова начались деревья – теперь покрытые черными блестящими цветами.

Незадолго до рассвета я услышала треск факелов среди стволов и почуяла запах дыма. Потом появилась музыка – дикая и грустная, ускользавшая, как гаснущий сон, всякий раз, когда я пыталась как следует ее расслышать. Я замедлила ход, чтобы ухватить мелодию и понять, что это за инструмент.

Нет – не инструмент, а голос. Голос, прибывающий и убывающий, как прибой, даже деревья заставляющий умолкнуть. Я запрокинула голову, чтобы увидеть небо.