Свиток всевластия - Мария Чепурина

Впрочем, на какие бы уступки ни шел государь, публика все равно была недовольна. Ажитация нарастала. В газетах циркулировали слухи самого разнообразного толка. В харчевнях дрались из-за политических взглядов. В салонах держали пари. На чердаках строчили пасквили о принцах и королеве. В подвалах бормотали о приближающейся резне. В Пале-Рояле ежедневно собирались толпы народу, чтобы узнать последние новости. Самозваные ораторы влезали на столы и на стулья летних террас кофеен, чтоб с этой высоты критиковать придворных, обвинять Его Величество, требовать Конституции, живописать картины ужасного антинародного заговора и приводить публику в исступление. Даже ночью здесь не было тихо. Несколько дней подряд в Пале-Рояле, едва смеркалось, начинали запускать фейерверки. Злые языки утверждали, что это дело рук герцога Орлеанского: он-де раздает петарды чуть ли не бесплатно, чтобы поддерживать напряжение, воодушевлять обезумевшую толпу и в конце концов отобрать у Людовика трон.

На фоне таких дел совершенно затерялась новость о кончине философа Гольбаха, приключившейся двадцать первого июня.

– Энциклопедия осиротела, – напыщенно произнес Кавальон. – Ушел последний человек из этой блистательной плеяды, что создавала культуру Франции в нашем веке! Он теперь вместе с Вольтером…

– …в аду! – усмехнулся виконт, хотя вообще-то не верил в загробную жизнь.

– Не в аду, а в Пантеоне истории! – недовольно отозвался Помье.

Мысль о посмертном наказании энциклопедистов литератору не нравилась: он ведь сам хотел уподобиться Гольбаху и Вольтеру. Впрочем, полагать, что за гранью смерти нет вообще ничего, тоже было обидно. Покинувшие землю просветители должны были увидеть, хотя бы с небес, то, что они так долго предрекали и чему немало способствовали. Кто-то называл это пробуждением французской нации, кто-то – обновлением королевства, а большинство – революцией.

Иногда покупали газеты. Потом перестали – после того как в одной из них вычитали про то, как Ее Величество отравила знаменитого защитника свободы д’Эрикура и собственноручно выбросила его труп в воды Сены. Впрочем, слухи, переходившие из уст в уста, были еще хлеще. Через неделю после прибытия в Монтаржи слуга поделился с виконтом (которого, разумеется, знал под вымышленной фамилией) новостью о том, что д’Эрикур и Кавальон, оба депутаты третьего сословия, выдающиеся ораторы и авторы лучших в мире законов, зарезаны по приказу двора. «То же будет и с другими депутатами!» – рассказывал слуга. Помье на основании этой сплетни написал большой памфлет, прифантазировав подробности убийства и поместив в конце брошюры описание грязной оргии придворных. Сочинение удалось издать… И кто бы мог подумать, что этот плод тоскливого безделья принесет Помье такие деньги, какие не приносила ни одна из прежних вещей! Он, пожалуй, принес бы и славу, если б страх быть обнаруженным не заставил писателя напечататься анонимно.

Когда не было новостей из столицы, товарищи по несчастью обменивались своими собственными «новостями». Чем дольше они жили вместе, тем больше сближались. Раз за разом обсуждая подробности охоты за свитком и противостояния с тамплиерами, они открывали друг другу все новые и новые тайны, сообща выстраивали картину произошедшего. Иные секреты раскрывались по доброй воле: например, д’Эрикур, не таясь, рассказал о слугах, посланных вместо себя на свидания с настоящим и мнимым Кавальонам. Другие сообщались в пылу ссоры, то есть назло; так Помье сообщил виконту про то, как был нанят подбросить улики, чтобы досадить так называемому «царю Иоанну». Троица ежедневно скандалила и ежедневно мирились. В конце концов, рыльце в пушку было у всех: каждый интриговал против двоих оставшихся. Исходившая от тамплиеров опасность была важнее личных конфликтов. Так они и жили – недодрузья, недовраги, недосоперники. Простившие наполовину, раскаявшиеся на четверть.

– Так, значит, это вы! – воскликнул виконт. – Вы, Кавальон, подослали ко мне Помье с этими злополучными украшениями! Ну конечно! Как же я был глуп! Подослали, а потом сами же и пытались разоблачить его передо мной! А я-то, дурак, поверил… Постойте!.. Но откуда у вас эти драгоценности?!. Все сходится, Кавальон! Боже мой! Я сижу за одним столом с убийцей!

– Да с чего вы все решили, будто я убил эту старуху?! – взвился Кавальон.

– По всей видимости, вы были последним, кто видел ее живой, – продемонстрировал свои познания литератор. – Вы узнали ее адрес у барона Пальмароля, а потом…

– Откуда вам известно про барона? – удивился д’Эрикур. – А впрочем… ясно. Вы сидели под замком и все подслушали. Как видите, Кавальон, совершенно бессмысленно отпираться! Пальмароль, на которого вы работали, – мой друг. Да будет вам известно, месье шпион, что он до сих пор винит себя в косвенном пособничестве убийству! Побеседовав с ним, я уверился в том, что убийца именно вы. Потом этот разговор стерся из памяти. Меня стали занимать иные мысли. Затем стало вовсе не до вас и не до старухи… После гибели Софи и отравления мне так хотелось верить вам, Кавальон, что я гнал от себя мысли о бедной бабушке. Теперь же…

– Я ее не убивал! – вскричал алхимик. – Да, я был последним, кто с ней виделся! Но эти драгоценности… клянусь, она сама вложила их мне в руки. Слушайте же, как было дело.

И Кавальон стал рассказывать:

– К госпоже де Жерминьяк я пришел без всякого злого умысла. Она принимала меня как сына. Мы были едва знакомы, но мне показалось, что мы прожили вместе всю жизнь. Повинуясь непонятному порыву, добрая старая женщина попросила меня рассказать о себе побольше. Я изложил историю своей юности, своего детства, своего рождения… Каково же было наше общее изумление, когда мадам признала во мне своего внебрачного сына, коего тридцать три года назад…

– Не верю ни единому слову! – воскликнул Помье.

– Очевидная ложь, – согласился виконт. – Господин алхимик держит нас за полных дурачков. Что ж, придется сдать его полиции! Доказательств у нас достаточно, слуги Жерминьяков все подтвердят…

– Ладно, ладно! – буркнул Кавальон, словно бы признавая обман, но не говоря об этом открыто. – Не хотите – не верьте! Что бы вы там себе ни думали, а мадам Жерминьяк все-таки стала моим другом! Иначе, узнав о моих алхимических опытах, она не вручила бы мне свои драгоценности! Ведь не стану же я, в самом деле…

– Но от чего она умерла? – перебил писатель.

– Да если б я знал! – разозлился алхимик. – Мы собрались провести магический ритуал. Посвящение в наш орден и одновременно омоложение… Я решил использовать методику, которую в середине века применял Казанова для превращения госпожи д’Юрфе в мужчину – совместное погружение в горячую ванну. Мадам Жерминьяк поначалу настороженно отнеслась к этой идее, она считала, что водные процедуры противопоказаны в ее возрасте, они истончают кожу… черт возьми, она, видимо, что-то предчувствовала!.. Но я настоял на своем. Слуги налили нам ванну. Я попросил сделать воду погорячее, с учетом, что она быстро остывает, тем более на дворе был март… Мадам Жерминьяк осталась в одной рубашке и, ничуть меня не стесняясь, ведь она полюбила меня как родного, а кроме того, в нашем мистическом братстве царит совершенное равенство и невинность, ибо, как в раю, Адам и Ева…