Жестокие люди - Дирк Уиттенборн

Было очень странно наблюдать за тем, как он выступает по телевизору. Брюс выглядел абсолютно естественно. Он был очень телегеничен. Искренне улыбаясь, защитник детей пожал мэру руку. Казалось, он такой серьезный и честный парень. Никто бы не догадался, что это тот самый человек, который доказывал широту своих взглядов тем, что красил волосы в белый цвет, носил саронг, и привозил на вечеринки нигерийскую принцессу Коко, называя ее своей невестой. Он совершенно преобразился. Брюс стал таким ответственным и собранным, что можно было решить, что он действительно повзрослел. Раз и навсегда.

Сам он в это время стоял в стороне. Когда сюжет подошел к концу, и все зааплодировали, он застенчиво улыбнулся, явно довольный собой. Только непонятно, что его больше радовало – то ли то, что он собирался совершить доброе дело, то ли то, что он так чудесно выглядел на экране. Кто-то из гостей сказал:

– С ума сойти, Брюс, такое впечатление, что ты брал уроки у самого Бобби Кеннеди.

– Будем считать, что это комплимент.

Не думаю, что ему хотели польстить.

– Тебе стоит политикой заняться.

– У меня темное прошлое.

Миссис Ливеллин (та самая старушка с голубыми волосами, пять раз побывавшая замужем после того, как ее выгнали из школы за то, что она таскала в портфеле обручальное кольцо с огромным брильянтом) встала со своего места и громко сказала:

– Брюс, ну почему ты решил заниматься именно этим? А как же наши индейцы? – На ней была очень много бирюзовых украшений, и выглядело это пугающе.

– Мне казалось, что будет правильно сосредоточиться на проблемах нашего штата.

– В Нью-Джерси живут индейцы. На юге – ленни-ленапе, а в нашей местности полно алгонкинов. Не так ли, Маркус?

Маркус тем временем боролся под водой со Слимом. Когда он вынырнул, чтобы глотнуть воздуха, все на него уставились. Миссис Ливеллин строго на него посмотрела.

– Маркус, ведь твоя мама наполовину индианка. Не кажется ли тебе, что белые американцы должны компенсировать коренным жителям Нью-Джерси то, что с ними так непростительно небрежно обращались?

Маркус, облегченно вздохнул, когда понял, что никто не видел, как они со Слимом обжимались под водой. Он широко улыбнулся.

– Миссис Ливеллин, считайте, что вы уже стали почетным членом нашего племени.

Потом один высокомерный парень, который летал на работу на вертолете (он выпил сегодня слишком много коктейлей «Лонг Айленд»), глупо пошутил:

– А как насчет нашего племени? Господи, о нас-то кто позаботится? Мы же стали исчезающим видом.

– Мы уже вымерли, – ответил Осборн, – просто не хотим себе в этом признаваться.

Наконец, все взрослые слегка опьянели и стали спорить. Тогда мы вылезли из воды и побежали в домик-раздевалку, где выкурили одну сигарету с марихуаной. На Маркуса она сильно подействовала, судя по тому, что он сказал:

– Знаете, ребята, если вы поселите меня в резервацию, то я легализую там травку, и нам всем будет хорошо.

Пейдж тоже здорово окосела. Она заявила:

– А я наемся транквилизаторов, проскользну в постель Брюса и нападу на твоего братишку, пока он не стал настолько консервативным, чтобы отказаться меня трахнуть.

Наконец, все сделали несколько затяжек и докурили сигарету до самого фильтра. Так что она даже выпадала из мундштука, который Пейдж носила пристегнутым к цепочке на шее. Слим просто съел то, что осталось от самокрутки. Майя потянула меня назад, а потом и остальные, хихикая, двинулись обратно. Они стали разыскивать тележки с закусками, чтобы утолить внезапный голод.

– В чем дело?

– Ни в чем.

– Я что, больше тебя не интересую? – Майя говорила очень медленно, делая паузы после каждого слова. Видимо, ее собственные слова удивили ее; а еще больше – то, что ей так сильно хотелось заплакать.

– Нет… С чего ты это взяла?

– Потому что ты не хочешь оставаться со мной наедине.

– Это неправда. – Мне хотелось убедить ее в этом, но Майя была права. – Слим спросил, хотим ли мы покурить, и что я должен был сделать? Сказать ему «давай свой косяк и вали отсюда»?

– Я не имею в виду именно сейчас.

На прошлой неделе Майя несколько раз очень ловко устраивала все так, чтобы мы оставались вдвоем. Сначала это был пикник на острове. Потом мы целый день провалялись вдвоем у бассейна (Брюс и миссис Лэнгли уезжали в больницу к отцу, чтобы проведать его, и служанок в то утро дома не было). Каждый раз я в последнюю минуту приглашал кого-нибудь или приносил с собой траву. А однажды я даже попросил позвонить мою маму, и сделал вид, что она, свинья такая, хочет, чтобы я шел домой.

Я взял ее лицо в руки, поцеловал и сказал:

– Это не имеет к тебе никакого отношения. – Мне хотелось быть честным.

– А в чем тогда дело? – Она просунула мне руку в плавки. Член у меня подпрыгнул так, что его стало видно из-за резинки на трусах. Я хотел опять стать счастливым, провести в своей жизни новую границу, разделяющую ее на «до» и «после», и поэтому стащил с Майи купальник и попытался представить, что мы впервые видим друг друга нагишом, как это было в первый раз. Но перед глазами у меня стояла другая картина: я лежу на земле, и меня насилует человек без лица. Я спрятал лицо у нее на плече, и так прижался к нему, что в глазах у меня потемнело. Я отчаянно пытался думать о чем-то другом. Но ничего не приходило в голову, кроме девочки яномамо, фотографию которой я часто разглядывал, когда мастурбировал. Мы могли бы, конечно, сделать это прямо сейчас. Дело-то нехитрое. Но мне было невыносимо думать, что теперь в моей жизни будут только такие … удовольствия. Я отступил от Майи на один шаг и соврал:

– У меня голова кружится.

– Что мне делать?

– Ничего. Это быстро пройдет. – Я оперся рукой на стену домика, как будто с трудом держался на ногах. Забавно: когда я стал изображать, что мне плохо, мне на самом деле стало плохо.

– Принести тебе воды? – Если бы на ней была одежда, я бы обязательно попросил ее сделать это, лишь бы не смотреть ей в глаза.

– Нет, все хорошо. Врач говорит, что мой организм плохо реагирует на то лекарство, которое я принимаю, чтобы снять последствия сотрясения мозга. – Мне удалось припомнить эту длинную фразу из одной мыльной оперы, которую я смотрел, когда мне было нельзя вставать с кровати. Майя одела купальник. Ее левая грудка вывалилась из него, и я заправил ее обратно.

– Меня это бесит. – Самое ужасное заключалось в том, что Майя по-прежнему ужасно меня возбуждала.

– Через несколько дней тебе станет легче.

– Надеюсь.

– Не беспокойся. Когда мы, наконец, сделаем это, все равно это будет сюрприз. – Проблема в том, что я не хотел больше даже слышать о сюрпризах.

Майя предложила отвезти меня домой. Было еще светло. Я сказал ей, что хотел бы пройтись пешком.