Ее последний вздох - Роберт Дугони

– Переживу, – ответил Серабоне.

– И еще: имя моего клиента не должно появляться в газетах, – добавил Бустаманте. – Если вы решите предъявить ему обвинение, позвоните мне с двадцатичетырехчасовым упреждением, чтобы он мог сам к вам прийти. И никаких шоу с полицией, окружающей его дом.

– Могу заверить – внимание прессы нам нужно еще меньше, чем вам, – ответила Трейси.

Он закрыл дверь, тихо подошел к столу, отпер ящик и вытащил из него кассету. Тот видик он разобрал, а от кусков избавился, рассовав их в мусорные контейнеры по всему городу. Он просматривал все выпуски новостей, посвященные четвертой убитой танцовщице, но про видеомагнитофон нигде не было ни слова, что его нисколько не удивило. Полиция не захочет делиться такой важной деталью, ведь на нее, как на удочку, они будут ловить своих подозреваемых. Вот почему они так расстроились, когда та журналистка выболтала, какой веревкой он пользовался в случае с Николь Хансен.

Он включил телевизор со встроенным DVD– и кассетным проигрывателем и аккуратно ввел кассету в предназначенную для нее щель. Ладони у него были мокрые, от волнения сводило живот. Кассета казалась целой, но пока ее не проверишь, не узнаешь.

Не выпуская из руки пульт, он шагнул назад и опустился в кресло. Его глаза были устремлены на экран, который сначала почернел, потом наполнился мелкими белыми штрихами и зашипел. Он слышал, что кассета крутится, но ничего не происходило. По экрану прошла какая-то судорога, и снова наступила чернота. Новая вспышка статики. У него подвело живот. Начался мультик. «Скуби-Ду»[40].

Он улыбнулся, когда знакомое тепло согрело сначала его пах, а затем утешительно разлилось по всему телу.

Дверь за спиной распахнулась, и он услышал, как они ввалились в комнату. Ему не надо было оборачиваться, чтобы понять – она не одна. Она никогда не приходила одна. Всегда приводила с собой кого-нибудь. Он слышал, как они говорили приглушенными голосами, чувствовал тошнотворный запах сигарет и пота, алкоголя и духов.

Он сидел на полу, скрестив ноги, и упорно смотрел в телевизор.

– Черт, ты не сказала, что у тебя ребенок, – возмутился мужик.

– Не волнуйся. Он никуда не смотрит, кроме своего телевизора. – И она потрепала его макушку, проходя мимо. – Он хороший мальчик. Убирается в квартире. Правда, малыш?

Он поерзал, опуская голову так, чтобы она больше не могла его коснуться. Мужик шагнул к нему и встал напротив. Мясистые ляжки в серых брюках загородили телевизор. Он медленно поднял глаза. Жилет на мужике был расстегнут, рубашка туго натянулась на пузе. В дырочки между пуговицами высовывались волоски. Пузо нависало над ремнем, так что в него врезалась пряжка. Воротничок рубашки почти скрывался в складках кожи на шее, к тому же он был лыс.

Вылитый Поросенок Порки[41].

– Что т-т-ты делаешь? – спросил мужик.

Даже заикается, как Порки.

– Он вяжет узлы, – ответила женщина из крохотной кухни. – Он ими одержим. Сидит тут и вяжет целыми днями. Пока я не заставлю его чем-нибудь заняться. Узлы и еще мультфильмы.

– Он что, дебил?

Он уставился мужику в лицо, не переставая вязать узел.

– П-п-почему ты на меня так смотришь, м-м-мальчик? П-п-почему он на меня так смотрит?

– Ты загородил ему экран.

Мужик обернулся, потерял равновесие и чуть не упал.

– Мне н-н-не нравится, что он н-н-на меня так смотрит.

– Перестань на него смотреть, – сказала она, а мужику добавила: – Пошли. Выпьем уже.

Мужик ткнул в него пальцем.

– Не смотри на меня, м-м-мальчик.

По телевизору Фоггорн Леггорн, петух-переросток, вел битву с куриным ястребом, получал деревянным молотком по голове, его связывали и жарили на вертеле.

Пришлось прибавить звук, чтобы заглушить пыхтение и стоны, доносившиеся из соседней комнаты. Вот заныли и заскрипели кроватные пружины. Все громче и громче.

Кот Сильвестр придумал другой план, как добраться до канарейки Твити. Для этого ему надо было переплыть воду, но у него не получится. Огромная волна подхватит его плот, бросит на скалу и расшибет в лепешку. Самый смешной момент во всем мультике, когда кот разбивается об скалу.

Они перестали громко дышать. Кроватные пружины стихли.

Он сунул руку под диван и вытащил оттуда удавку, которую сплел сам; он узнал, как это делать, из книги. Подержал удавку перед собой, любуясь. Она ему нравилась, особенно нравилось то, как веревка легко скользит сквозь узел, отчего петля становится то уже, то шире.

Он повернул голову и посмотрел в сторону спальни, но никаких звуков больше не услышал.

Он шагнул к двери, заглянул внутрь. Толстяк лежал на ней.

Он тихо подошел к ее стороне кровати и мягко тронул ее за плечо.

– Мам? – Тронул еще раз. – Мам?

Она не отвечала. Мужик не двигался.

Он набросил петлю ей на запястье, другой конец веревки обмотал вокруг столбика кровати простым узлом-восьмеркой. Так же поступил со вторым запястьем, который прикрепил к столбику с другого края кровати. Мать ровно и глубоко дышала.

Толстяк фыркнул во сне, дернулся и кашлянул, потом скатился с нее, но не проснулся.

С большой осторожностью он надел удавку ей на голову, а потом медленно передвинул узел так, чтобы он оказался у нее под подбородком. Свободный конец веревки он пропустил сначала под нижней перекладиной кровати, потом, наоборот, над верхней, зачарованно следя за тем, как веревка извивается между досками, точно змея. Он сходил на кухню, принес оттуда стул и поставил его возле кровати. Встав на сиденье, он перекинул конец веревки себе через плечо и оглянулся на телевизор. Мультик кончался. У глупого кота снова ничего не вышло. У него никогда ничего не выходило.

Заиграла музыка. Он ждал, ему хотелось все сделать синхронно.

На экране возник Поросенок Порки.

Вместе с ним он сказал его слова:

– Вот и все, ребята!

И прыгнул.

– Папочка?

Он оторвался от телевизора. Дочка стояла в дверях, держась одной ручонкой за ручку, ее длинная розовая ночнушка стелилась вокруг нее по полу.