Секрет Пегаса - Грег Лумис

У обитавших поблизости вилланов[103]не мог я ничего узнать, ибо говорили они на непонятном мне диалекте. Вряд ли сии существа смогли бы дать ответы на вопросы, которые занимали мой ум, даже ежели бы знали франкский язык или латынь. Столь густо были они облеплены грязью, в коей жили, столь сильно смердели потом и собственными испражнениями, что не мог я постичь, что и они тоже были Божьими чадами. Еще труднее было мне помнить, что я сам по рождению являлся их подобием. Чистые одежды, мясо каждый день и удобное ложе для ночлега породили во мне грех гордыни, присосавшийся к душе моей так же крепко, как минога к телу обреченной рыбы.

Однажды в октябре возвращался я из одного из таких странствий. Земля все еще была покрыта пылью, поелику зимние дожди пока не начались. Сады словно пылали огнем созревающих плодов и осенней листвы, виноград был уже убран, и подрезанные лозы торчали как кривые прутья. Холодный ветер дул с запада, принося с собою дыхание нового снега, который видел я на горах, именуемых Пиренеями, где кончается Лангедок и начинается иберийская страна Каталония. Тогда пытался я отыскать ответ на вопрос, почему рыцари не освободили от язычников земли, лежащие по другую сторону этих гор[104].

На склоне горы, именуемой Карду, остановился я ненадолго, дабы возблагодарить Бога за столь прекрасное зрелище и помыслить о величии Его, создавшего этот мир за шесть дней. Едва успел я возгласить «аминь», как большой и жирный заяц, без сомнения, отъевшийся за лето благодаря бесплатным трапезам в садах братьев, проскочил прямо у меня под ногами. Отбежав недалеко вверх, он остановился и уставился на меня наглыми глазами.

При виде животного все мысли о Нем, создавшем нас обоих, сразу выскочили у меня из головы. Зато пришло на ум, что за летние месяцы ни разу не отведал сочной зайчатины. Потому поднял я свой посох и осторожно двинулся вперед.

Второй шаг мой пришелся отнюдь не на то, что почитал я за твердую землю под кустом с какими-то ягодами. Нога моя встретила пустоту, и я упал лицом вперед. Когда же встал и наклонился, чтобы поднять упавший посох, то заметил, что кусты скрывали собою отверстие в земле, и было оно куда больше, нежели то, в которое я неосмотрительно наступил.

Передо мною оказалась не звериная нора, а пещера или шахта в камне, белом как снег, лежавший на дальних горах. Сие отверстие было скрыто так искусно, что я проследовал бы мимо и не заметил бы его, ежели бы не упал прямо перед ним. Не сходя с места, на котором стоял, видел я следы работы каменотесов. Следовательно, эта дыра не была естественной трещиной или провалом в горе, но оказалась создана человеческими руками.

Отвернись я тогда и попытайся размыслить, дабы найти объяснение моей находке, открылась бы передо мною мирная благая участь. Но будто сам сатана распалял то любопытство, которое влекло меня дальше.

В свете, пробивавшемся снаружи, видел я, что находился в комнате, возможно, сделанной из пещеры, бывшей тут прежде.

Темнота не позволила мне точно определить ее размеры, но я не только мог стоять во весь рост, но и, подняв руки, не касался потолка, а раскинув их в стороны, не доставал до стен.

В полумраке все же распознал я посреди неровного пола каменный блок, размером примерно с переплетенную рукопись[105]. На этом камне была какая-то резьба. Несколько букв, которые я смог кое-как разглядеть, показались мне похожими на еврейские, возможно, арамейские и латинские. Впрочем, изучая их, я больше полагался на свои пальцы, чем на зрение, потому что свет был очень уж скуден.

Мог ли это быть тот самый короб, о коем говорилось в еретических писаниях гностиков? Камень на ощупь был тем самым, которого так много в Лангедоке. Посему я решил, что вырезан он, скорее всего, там, где я его нашел[106]. Да и трудно мне было по-верить, что этакую тяжесть привезли сюда из Святой земли. Не разобрав надписи, не мог я узнать, чем заполнено сие вместилище, но влекла меня к этому знанию жажда не менее чувственная, нежели та, что порой гонит мужчину искать шлюху.

Нужно было немедля заняться тайной своей находки, но у меня не имелось света. Однако до обители было всего четверть часа пути, она виднелась из пещеры. Одна тонкая свеча своим огоньком утолила бы мой голод к знаниям, бывший куда острее, нежели то, что живот мой когда-либо испытывал, желая пищи.

Я бежал так, будто весь ад гнался за мною по пятам. Как оказалось, так оно и было на самом деле. Под портикулом[107]я промчался, едва замедлив шаг, чтобы приветствовать стражей у входа. Двор обители пересек я бегом, вызвав всеобщее удивление, но нисколько не подумав о том, что такое поведение мое заслуживает порицания[108], я так спешил, что даже не свернул к галереям, окружающим двор, что надлежало сделать, дабы выказать смирение, отказавшись от широкого прямого пути. Нет, я промчался посередине, нисколько не обращая внимания на то, что некоторые братья принуждены были посторониться, чтобы уступить мне дорогу. Оказавшись внутри, я все же подавил порыв выхватить из шандала первую же горящую свечу. Придя в свою келью, отыскал я заготовленную впрок свечу, затем зашел в капеллу и зажег ее от одной из неугасимых свечей. Столь велика была моя поспешность, что я чуть не забыл преклонить колени, прежде чем покинул храм.

Возвращаться в пещеру мне пришлось не столь торопливо, ибо я вынужден был бы вернуться в обитель, дабы снова возжечь огонек, ежели бы моя свеча погасла при порыве ветра или даже неосторожном шаге.