Золото Роммеля - Богдан Сушинский

Восприняв ее подковырку, Скорцени лишь иронично прищурился в ответ и тут же поинтересовался у Климента:

– Кто был последним в цепи посредников между мной и автором этой радиограммы?

– Хорошо известный вам брат Тото из монашеского ордена василиан, пребывающий сейчас на Корсике.

– Все тот же «бедный, вечно молящийся монах» Тото… – после каждого слова кивал головой Скорцени.

– В свое время он уже связывался с представительством на Жираглиа корсиканского епископата, поэтому здесь все ясно. А вот кто и каким образом выходил на него из Рима или откуда-то еще, на этот вопрос я ответить не способен.

– Да я и не требую каких-либо разъяснений, – мягко улыбнулся обер-диверсант рейха.

– Но если уж на Корсике знают, что вы прибыли сюда, значит, вам стоит поостеречься. Далеко не все французы, и здесь, и на Корсике, в восторге от того, что бывшие офицеры СС, особенно запятнавшие себя службой в СД и гестапо, по-прежнему разгуливают городами Франции. Считайте эти мои слова цитатой.

– С вашего позволения, брат Климент, я не стану ни записывать эту цитату, ни тем более – заучивать. Но хотел бы узнать у вас как у знатока подобных цитат: кто просил брать меня под свою опеку? В радиограмме об этом нет даже намека.

Иезуит немного замялся, ему явно не хотелось говорить на эту тему.

– Мне запрещено сообщать вам об этом, оберштурмбаннфюрер, но…

– Не тушуйтесь, брат Климент, – подбодрила его Фройнштаг. – Большего греха, нежели скрывать правду от, цитирую, «самого страшного человека Европы», все равно не существует. И если уж сам Скорцени позволяет вам нарушить данное кому-то слово, – считайте, что святости этого слова уже не существует.

Скорцени трудно было понять, что именно повлияло на решение иезуита – то ли его суровый тон, то ли философские рассуждения Лилии, но тот признался:

– Просьба об этом содержится в другой радиограмме, пришедшей из Рима, точнее, из службы безопасности Ватикана.

– Причем охрана была поручена именно вам?

– Понимаю, что первому диверсанту рейха не пристало полагаться на опеку и опыт некоего монаха из ордена иезуитов. Но, может быть, вас успокоит тот факт, что, люксембуржец по национальности, я не так уж и давно служил командиром взвода разведки 1-го полка «Иностранного легиона», а затем был инструктором по диверсионной подготовке в разведывательно-диверсионной школе, базировавшейся в алжирском Оране.

– Такое «рекомендательное письмо» из вашего армейского прошлого заставляет несколько по-иному взглянуть на вас.

– Как и на брата Креза, у которого приблизительно такой же армейский послужной список, – кивнул иезуит в сторону своего коллеги, присевшего за столиком у самой двери.

– А два пистолета носите потому, что приучены стрелять «по-македонски», с двух рук, – решила проявить свою наблюдательность Фройнштаг, указывая взглядом на пистолеты, спрятанные под мышкой и сзади, за брючным ремнем, – или потому, что не доверяете этому типу оружия?

– Все просто: чем больше при мне оружия, – почти молниеносно извлек иезуит из брючного кармана нож с «выстреливающимся» лезвием, – тем я чувствую себя увереннее. Увы, банальный фронтовой синдром. Кстати, – без какой-либо паузы молвил Климент, – с вами, господин оберштурмбаннфюрер, хотел бы встретиться один человек.

– Из корсиканских сепаратистов? Насколько я знаю, после своей победы над французскими завоевателями вожди сепаратизма хотели бы видеть остров Жираглиа в составе «Великой Корсики», – уже явно блефовал обер-диверсант рейха.

– Что вы, местные сепаратисты считают этого человека по кличке Мачете своим врагом.

– Значит, он германец, из тех, кто служил в Корсиканской бригаде СС, и тех, на кого сейчас рассчитывают вдохновители подпольных подразделений ОАС.

– Да вы и в самом деле «самый страшный человек Европы», – сдержанно поразился его догадливости Климент.

Июнь 1960 года. Корсика. «Пристанище паломника»

С группой Глейвица «бедный, вечно молящийся монах» Тото встретился в часовне во время предобеденной молитвы. Монашествующие диверсанты стояли у небольшого почерневшего от времени и услышанных исповедей иконостаса и, поддерживая подбородки сомкнутыми на груди руками, умиротворенно дремали.

– В общих чертах мне уже известно, что произошло этой ночью в Лунной бухте, – остановился Тото рядом с унтерштурмфюрером и тоже полусонно сомкнул веки, – а в подробности мы вникать не будем.

– Какой в этом смысл? Тем более что даже Дорн и Перс подробностей, как всегда, не помнят.

– Аминь! – нестройным хором повторили все четверо вслед за Тото.

– Стоит ли требовать каких-либо воспоминаний от левши Янычара, который тоже почему-то решил поупражняться, только уже на гортани убиенного полицейского?

– Уверяет, что тот еще проявлял признаки жизни, и потом, к слугам закона у этого слуги Божьего особое пристрастие.

– Как и у всех из того мира, в который к нам пришел этот осман.

– По-моему, у него особенное, – то ли вздохнул, то ли недовольно прокряхтел Глейвиц.

На сей раз «аминь» у диверсантов прозвучало чуть слаженнее, словно у только что созданного квартета, который постепенно начинал «спеваться». Оценив их успехи, Тото тем не менее заметил:

– Плохо только, что Денхоф сразу же сумел определить его «почерк», а следовательно, сообразить, что резней занимались сразу два приверженца восточных методов «внушения».

– Он должен стать следующим?

– Зачем торопиться? Пусть пока что посоревнуется в дедуктивных стараниях с Шерлоком Холмсом. Подозрений своих он никоим образом не афиширует. К тому же его люди уже успели навести полицию на след группы корсиканских сепаратистов, которые в самом деле сожгли яхту морских кладоискателей и которых теперь нетрудно заподозрить в истреблении самих этих романтиков.

– Это укрепляет нашу диспозицию, – признал Глейвиц, воспользовавшись своим любимым словечком.

– Будем надеяться. Пока их обнаружат где-нибудь в окрестностях Аяччо, пока следственная колымага будет наращивать обороты, здесь, в поместье фон Шварца, произойдет много чего такого интересного…

– Именно поэтому возникает вопрос: каковы наши дальнейшие действия?

Сверившись со временем, Глейвиц предложил покинуть часовню и продолжить разговор на смотровой площадке у Портовой лестницы, той самой, что обустроена была по образцу капитанского мостика старинных парусников.

– Через час-полтора в бухту войдет большой водолазный бот «Ломбардия», – произнес он, как только диверсанты полукругом сгрудились возле закрепленного посреди площадки старинного штурвала, стоя за которым в самом деле нетрудно было представить себя на капитанском мостике каравеллы. – Капитан портового пункта прикажет его команде пришвартоваться у причала, что слева от нас и примыкает к гористой косе. Той самой, что отделяет Бухту Безмолвия от Монастырской, в которой, как вы, Глейвиц, помните, стоит наш катер.