Ты следующий - Любомир Левчев

— За что они тебя сослали?

Я знал, что не могу ответить на этот вопрос. Сказать, что я отправлен «изучать жизнь», означало бы посмеяться над собой.

— Думаю, меня оклеветали. Просто так. За несколько стихов против Сталина.

Длинноволосый вздрогнул и сардонически рассмеялся. Остальные молча переглянулись. Шофер подмигнул мне. Шеф поднялся, и все тоже засобирались.

Так, в первый и последний раз, я встретился с партизанским героем Горуней. Немного погодя до меня дошли слухи, что он покончил жизнь самоубийством, когда его задержали за попытку организации промаоистского переворота. По крайней мере, говорили именно так.

Следующие гости были мне знакомы получше. Любчо Васильев и Димитр Бакалов приехали растревоженные. Они говорили со мной как с тяжело больным. От них я узнал, что мое стихотворение «Спиртоварня» вышло 30 января в газете «Литературен фронт». Но прежде чем я успел обрадоваться, мне сообщили, что оно было встречено очень холодно. Венелин Коцев, идеологический секретарь ЦК, на нескольких «собраниях с активом» повторял: «Мы отправили его изучать жизнь, а он заперся в спиртоварне и изучает ее».

— Погоди, не печатай пока такие стихи, — робко советовали мне посетители. — Вот все уляжется, и уж тогда…

— Мы в окружном комитете решили выплатить тебе небольшой гонорар. Чтобы ты написал что-нибудь в нашем духе…

Они оставили конверт на столе. Сумма и правда была небольшой, некруглой, и мелкие банкноты свидетельствовали о том, что ее собирали всем миром. Мне хотелось закричать от незнакомого болезненного чувства. Такую же боль испытывает окоченевшее тело, когда его согревают. Но я уже потратил часть неприкосновенного запаса на один билет до Софии. Поэтому взял «гонорар».

•

Дора приехала еще до наступления весны. Приехала не на свидание. Она привезла мысль о завтрашнем дне и осталась со мной. Мы пытались жить так, будто судьба исполняла наши желания. Не знаю, как выглядела со стороны эта отчаянная гордость. Ее могли толковать как заблагорассудится. На праздник кукеров[54] мы поехали в соседнее село. Радовались и смеялись как дети. Возможно, именно эти фракийские мифические существа прогнали зло и очистили наши души.

Из Хисаря — дома отдыха писателей — приехали навестить нас Камен Калчев, Мария Столарова, Колю Русев с Люли и Йордан Радичков с Сузи. Было что-то благородное и счастливое в их визите. Они не любопытствовали. Не выражали сочувствия. Как будто все было по-прежнему. Только добрый Камен (председатель Союза писателей после Караславова) точно хотел меня подбодрить. Достаточно неловко он сообщил мне, что на недавней встрече Тодор Живков спросил его, как я поживаю.

— Я?!

— Да. Да, ты. Представь себе. Главный тобой интересуется.

— И что ты ему сказал?

— Сказал, что у тебя все хорошо.

— Как хорошо?! Ты разве не понимаешь, в каком безвыходном положении я нахожусь?

Камен смутился и обиделся:

— Постой, постой! А что, по-твоему, я должен был ему сказать? Партия же хочет, чтобы у нас все было хорошо, а не плохо… Когда я сказал, что у тебя все нормально, я тебя защитил… Если бы я сказал, что у тебя не все в порядке, это бы означало, что ты что-то делаешь не так.

— В чем меня и продолжают обвинять.

— Вот именно.

— Камен, прости меня. Наверное, ты прав. Спасибо тебе.

Камен Калчев был сердечным, но немного наивным человеком. Мы оставались с ним добрыми друзьями и в трудные и в радостные моменты до самого конца его жизни. Он завещал кремировать его, а прах развеять над родным селом. Я присутствовал при исполнении завещания. Дул сильный ветер, и пилоты вертолета отказались брать нас с собой в кабину. Они сами поднялись в воздух и развеяли прах из урны. Может, ураган перенес хотя бы его маленькую частичку за горную цепь? Там находилось мое село Баня Карловской области. В нем я жил, оставаясь ничтожной частичкой пепла титанов…

Спустя годы Дано Радичков отправился в эти места с одним членом политбюро. Они охотились на фазанов (которыми были полны кусты над Стрямой). За деревьями виднелся дом Вагаровых.

— Смотри-ка, Данчо, — сказал этот тип. — Какое прелестное место. Какой красивый дом. Мы отправили сюда Левчева, чтобы он писал в тишине, а он все перевернул с ног на голову и чуть ли не обвинил нас в том, что мы сослали его, как заключенного!..

Боже мой, люди, которые с таким беспричинным ожесточением затолкали меня в изолятор, оказывается, мне же и завидовали — и это после всего, что мне довелось пережить! Чему было завидовать? Тому, что я выжил? Тому, что мог бы прослыть героем, как поступили бы они на моем месте? Я не был героем и даже не собирался им становиться. На фоне человеческого страдания, с которым мне довелось соприкоснуться, я могу назвать себя счастливчиком. Так что эти бывшие товарищи и настоящие господа имеют полное право завидовать мне. Но чтобы я согласился стать таким, как они, — нет, этого не произойдет.

В ту весну меня навестили и Начо Крыстев и Димитр Киров. Мы соревновались в стрельбе из спортивного лука. Митко оказался невероятным стрелком. Под конец он выпустил свою главную стрелу: пригласил меня открыть «несколькими словами» или стихами его первую выставку. Возможно, так он протягивал мне руку помощи. Я загорелся. Но ничего не вышло. Все тот же ответственный охотник на фазанов запретил Митко совершать политические глупости.

В один прекрасный день перед домом остановился и засигналил серо-синий «вартбург». Из него вышли Вытю Раковский, Любен Дилов и Константин Павлов.

— Ну-ка показывай свою спиртоварню, алкоголик несчастный! — поприветствовал меня Коста.

Такая экскурсия стала ритуалом для всех моих гостей. Цыганенок Амед был очень доволен мной и моими друзьями. Грязную банку заменили несколько пестрых стаканов из троянской керамики. Ракия двойной перегонки быстро развязывала языки, и Амед с открытым ртом слушал, какие приключения происходят в Софии, как меняются главные и неглавные редакторы, как крепнет идеологический фронт.

Коста был уволен из «Литфронта» и собирался идти работать в издательство «Болгарский писатель». Перед уходом он долго убеждал всех, что «вартбург» — это дерьмо. Но ему нужно к нему привыкнуть, потому что у него, мол, предчувствие, что скоро он тоже обзаведется такой машиной. Это предчувствие тут же начало сбываться. Вытю, возможно под воздействием паров ракии, вручил ключи Косте, чтобы тот начал привыкать и порулил. Коста тут же завел автомобиль. «Вартбург» затрясся, задымил и заревел.

— Тормоз, Коста! Сними машину с ручника! — кричал Вытю и в ужасе бежал за своей машиной.