Стакан молока, пожалуйста - Хербьерг Вассму

Пройдя несколько раз мимо одного кафе, она зашла в него. Это кафе не значилось в ее списке. Но, может, именно поэтому ей здесь повезет? В кафе в это время почти никого не было. Она подошла к стойке, и молоденькая девушка, вся в золотистых кудряшках, спросила, что ей надо.

— Ищу работу. Нет ли тут места? — тихо, но отчетливо спросила Дорте.

Девушка за стойкой взглянула на нее, как будто никогда не видела живого человека. И разразилась потоком непонятных слов. На стеклянной стойке стояло блюдо с морковными оладьями. Оранжевыми. Благоухающими. Дорте повторила заученные слова, и девушка позвала мужчину, находившегося в комнате за приоткрытой дверью. Он был похож на оленя. По крайней мере его глаза. Когда Дорте повторила свой вопрос, он ответил не сразу, но посмотрел на нее таким взглядом, словно увидел кошку среди мчащихся автомобилей. Потом поманил ее в комнату, из которой вышел. Она почувствовала, что должна сесть. К счастью, поблизости оказался стул. Нельзя сидеть, когда пришел просить работу, но Дорте ничего не могла с собой поделать.

Да, ему нужна помощь, это она поняла, хотя прямо он этого не сказал. Он захотел узнать, кто она, откуда приехала, какую работу выполняла раньше и есть ли у нее рекомендации. Она об этом позаботилась заранее. Достала паспорт. Он быстро взглянул на паспорт и спросил, умеет ли она накрывать на стол.

— Да. И на кухне. Мыть посуда. Рекомендация нет, — сказала Дорте как можно отчетливее.

Он продолжал расспрашивать, что она умеет делать. Она пыталась отвечать, хотя и не выучила заранее нужных слов.

— Ты не очень хорошо говоришь по–норвежски, — сказал он наконец.

Она опустила глаза. Залилась краской, не только лицо, но и все тело.

— Я не просить много денег, — прошептала она.

Его оленьи глаза взмахнули опахалом из длинных ресниц. Несколько раз.

— По–моему, тебе нужна помощь! — медовым голосом сказал он, взял телефонную трубку и начал набирать номер.

Дорте вскочила со стула. В кафе никого не было, когда она бежала к двери. Может быть, девушка вышла в уборную. Неожиданно Дорте ощутила, что такое бешенство Веры. Бумажная салфетка со всеми морковными оладьями молниеносно исчезла в черной сумке.

Сидя в передней Лары в туфлях и куртке, она подумала, что дешево отделалась. Снизу гном казался меньше, чем был на самом деле. На плечах и короне Белоснежки лежал тонкий слой пыли. Капли, ненадолго задержавшись на ней, падали в бассейн.

Дорте достала салфетку с морковными оладьями и съела их, одну за другой. Словно они были нанизаны на один шнур. Она не владела больше своим телом. Внутри него свернулась змея и пожирала ее. Кончится тем, что змея съест ее всю целиком. Если Дорте не найдет выхода. Но уж раз она украла несколько морковных оладий, она могла позволить себе их съесть. Пока тошнота не заставит ее извергнуть все обратно.

— У тебя есть документ, удостоверяющий личность? — спросила ее почтовая служащая со странной улыбкой, проверив предварительно, есть ли для Дорте письмо.

Дрожащей рукой Дорте протянула ей паспорт. Служащая внимательно изучила его и подняла глаза.

— Это твой паспорт? — спросила она, выговаривая имя Дорте так, будто только что научилась читать.

— Да.

— Но письмо адресовано Анне Карениной?

— Это я!

Служащая посмотрела на нее маленькими подозрительными глазками, вернула ей паспорт и пожала плечами.

— Очень жаль, но я могу выдавать почту только тому, кто предъявляет настоящее удостоверение личности.

Дорте поняла не все слова, но ей и так стало ясно, что письмо от Ивара останется здесь на веки веков, потому что у Анны Карениной не было паспорта.

Дорте понимала, что должна что–то предпринять. Но отец не появлялся. И действительность была лишь мерцанием за перилами Лариного балкона. Несколько дней оказались черными, несмотря на сверкавшее солнце. Дорте убаюкивала себя мыслью, что, пока она спит или лежит в кровати, все наладится само собой. День и ночь перестали отличаться друг от друга. Открыты у нее глаза или закрыты, не играло никакой роли. Мысли стали удивительно спокойными. Они останавливались на первых попавшихся предметах. На искусственных цветах под потолком. На птицах, летающих возле балкона. На Белоснежке под струйкой воды.

Николай угостил ее пирожными. Но она не могла их съесть. Под рукавами его рубахи подрагивали мышцы. Глаз не было видно из–за муки, которая осыпалась с его лица, как сухая белая пудра.

— Ешь! — сказал он ей и улыбнулся, одна половина рта растянулась у него чуть больше, чем другая. Но как раз есть–то она и не могла. Он наклонился, чтобы освободить ее из тесной, душившей ее оболочки. Дорте хотела прикоснуться к нему, но он весь словно осыпался, потому что не мог понять того, что она должна ему сообщить.

— Папа! — услышала она свой собственный крик. — Папа, что мне делать?

Дорте его не видела, но знала, что он здесь. Она требовала, чтобы он был здесь!

— Тише, не кричи так! — спокойно сказал отец. — Не надо себя жалеть. Ты прекрасно знаешь, что надо делать.

Дорте сняла ноги с рогаток. В этом самом кресле ее когда–то зашивали. Тот же врач. Как только она встала с кресла, собака перестала выть, и Хозяин Собаки растворился в воздухе. Потом Дорте оделась, вышла из–за ширмы и остановилась с сумкой на плече, опустив руки.

Докторша сняла перчатки и показала ей на стул, стоявший у письменного стола. Еще до осмотра она спросила у Дорте, как ее зовут и когда она родилась. Дорте пробормотала «Анна», и докторша с удивлением подняла на нее глаза, потом занялась своим компьютером. Может быть, она помнила ее с последнего раза и поняла, что она лжет? Но тем не менее она осмотрела Дорте.

— Можно помогать мне? Аборт? — спросила Дорте. Сев на стул, она уже не спускала с докторши глаз.

— Слишком большой срок, — серьезно ответила женщина в белом халате, словно речь шла о тысяче лет.

— Стоит деньги? — У Дорте перехватило дыхание.

— Не в этом дело. Но у тебя уже двенадцать недель! — ответила докторша так мягко, что Дорте поняла: деньги тут ни при чем.

— А кто может? Помогать! Пожалуйста! — сказала Дорте упрямым голосом Веры.

— Нет. Это запрещено, — спокойно, но так же упрямо ответила белая женщина. — Давай лучше поговорим о твоем положении. Тебе есть где жить? Отец ребенка, где он? — Как будто жужжала большая муха. Дорте достала из кармана куртки купюру в двести крон и по столу подвинула ее к белой женщине, пытаясь в то же время загипнотизировать ее глазами.

— Платят не здесь. Но я спущусь с тобой, и тебе вообще не придется платить, — сказала белая женщина и отодвинула от себя деньги.

— Мало? — спросила Дорте, покрывшись потом, дурнота и тошнота душили ее.

Докторша покачала головой и протянула над столом руку, словно хотела погладить Дорте.