Дахут, дочь короля - Пол Андерсон

— Добро пожаловать, сэр. — Ее осторожность отца задела.

Грациллоний отважился улыбнуться.

— Я хотел тебя поздравить, дорогая, — сказал он; он снова и снова репетировал это в уме. — Я слышал, ты получила первые экзаменационные почести в классе латыни королевы Бодилис, и очень тобой горжусь. Из-под плаща, который никто не предложил снять, он извлек коробочку кедрового дерева, которую смастерил сам. Он вложил в нее все умение и заботу, которые у него были, в надежде на час, подобный этому. — Тут для тебя маленький подарок на память.

Юлия взяла шкатулку, не соприкоснувшись с ним руками, и откинула крышку. Запахло ароматом дерева.

— О! — воскликнула она, неожиданно распахнув глаза. Внутри лежала брошь в форме почти сомкнутого круга, два крупных топаза в обрамлении серебра. — О, отец, это так красиво.

Улыбка Грациллония стала шире и раскованней.

— Носи в радости, — сказал он. — А ты не хочешь устроить во дворце праздник? Неофициальный, безо всяких пережитков, наподобие меня, просто те друзья, которых ты пожелаешь пригласить.

— Отец, ты…

— Что это? — они оба обернулись на новый голос. В направлении от своей комнаты шла Ланарвилис.

— Ты, — сухо сказала она и встала посреди атрия.

Грациллоний оглядел ее снизу доверху, от пепельных завитых волос до усыпанных жемчугом сандалий. На ее высоком теле была богатая красно-коричневая рубашка, вышитая двойными драконами; янтарное ожерелье окружало морщинки у основания шеи; браслеты из черепахового панциря притягивали внимание к коричневым пятнам, что начали появляться на руках. Но она еще не уродлива, подумал он. Король мог почти не ощущать удары времени, как в те минуты, когда он не видел Бодилис. Это означало, что она стала чужой.

— Прости меня, — сказал он. — Я не думал тобой пренебрегать. Я не знал, что ты дома.

— Нет, ты выбрал момент, — ответила Ланарвилис. — Так случилось, что мы с Иннилис поменялись дежурствами на Сене, потому что ей показалось, что у нее скоро месячные, а она последнее время себя из-за них плохо чувствует. Ты ведь никогда об этом не узнаешь, не заботишься.

— Узнаю. Но кто мне скажет? — он усмирил свой нрав. — Не будем ссориться, моя госпожа. Я пришел по-дружески.

«По дружбе, которая когда-то была меж мной и тобой, продолжал он в уме, но она этого услышать не могла. — Мы хорошо работали вместе ради Иса. То было приятное ощущение, словно члены одной команды. А потом в постели — о, мы никогда не влюблялись, ни один из нас. Сердца наши были где-то в другом месте. Но приходили времена, снова и снова, когда мы отказались от других привязанностей; и мы создали меж собой эту девочку, и любили ее, и воспитывали. Так как нам теперь, враждовать?

Как так может быть, что я сам, в глубине души, так мало беспокоюсь, за исключением того, что желательно нам прекратить вражду?»

— Отец, он подарил мне вот это, — сказала Юлия. — В честь моего экзамена. И праздник…

— А еще что? — спросила Грациллония Ланарвилис. — Знак не сошел на мою дочь?

Он боролся с яростью. Его жена пожала плечами.

— Что ж, лучше нам воздержаться от открытого разрыва, — сказала она. — Мы по-прежнему будем соединены одним бременем. Но нет, Юлия, мы не переступим его порог, до тех пор, пока он не воздаст должное нашей сестре, и богам.

Девочка сглотнула, заморгала, прижала к груди коробочку и выбежала. С минуту Грациллоний и Ланарвилис стояли молча. Наконец, он сказал:

— Зло все это.

— Действительно, — ответила она.

— И дело не только в тебе и во мне, большинство остальных разделились. Галликены. Часто плачет Тамбилис, сталкиваясь с холодностью своих сестер.

— Она может улучшить отношения. И ты тоже.

— Ты же знаешь, это невозможно. Почему вы не поможете мне найти выход из создавшегося положения? Новая эра, Дахут первая по-настоящему свободная королева…

— Ступай, — сказала она.

Он послушался.

Кинан стоял в охране на дворцовых воротах. Военная выправка сразу покинула его, едва он увидел своего центуриона. Он шагнул вперед.

— Сэр, — неуверенно объявил он, — мы только что получили вести. В проклятом Лесу еще один претендент.

IV

В тот момент, когда он увидал Карсу в Священном Месте, Грациллоний понял, что сегодня он вполне может и умереть.

Молодой человек был босой, его сильное тело одето просто, в шерстяную тунику с поясом, к которому в ножнах был привешен большой нож наподобие тех, что используют моряки. Под пояс была воткнута короткая палка с кожаным ремнем, от которого тянулась привязанная веревка. В левой руке он сжимал небольшой деревянный круглый щит. В правой была простая праща. На ремне через плечо висела толстая широко открытая сумка. Все это обмундирование казалось скудным против полностью вооруженного центуриона, но Грациллоний знал, что могут совершить эти приспособления.

Хотя губы у Карсы были плотно сжаты, на лице его не видно было ни следа напряжения, и стоял он с непринужденностью кошки. Сколько ему лет — восемнадцать, девятнадцать? Даже если он не обременен кольчугой, человек сорока двух лет и близко к нему не подойдет, чтобы соперничать в быстроте и гибкости; сила аж пульсировала в обнаженных конечностях.

Грациллоний отошел в то помещение в строении справа, где одевался. Он, как всегда, отказался от помощи. Возможно, он в последний раз делает это в одиночку. Он отдал Админию обыкновенные распоряжения («Если он побеждает, то он король, и никто из вас не должен против него восставать».) и больше не пожелал сцен. На самом деле, он все торопил и немедленно согласился на битву, хотя мог, по крайней мере, попрощаться с Тамбилис, Бодилис, с кем бы ни захотел. Лучше подождать в зале, среди идолов, пока моряки образовывали барьер через Церемониальную дорогу, а Сорен отводил туда псарников.

Подкладки, юбка, наколенники, кольчуга и шлем, меч, кинжал, большой продолговатый щит, и на сей раз тяжелый дротик.

— Митра, выслушай меня; и если я погибну, прости мне грехи мои и отпусти мою душу, и в завершении моих странствий прими меня.

Слова казались пустыми, как будто бог умер.

Когда он вышел, воздух пощипывал как раз так, как и ожидалось. Стояло тусклое солнце, уже сильно склоняясь к Призрачной бухте, кладя продолговатые тени. Где-то закаркал ворон. Все это Грациллоний осознавал четче, чем ритуал, который вел Сорен. Оратор монотонно произнес все слова и когда закончил, воздержался от любых замечаний. Грациллоний смотрел сквозь него.

Король и претендент зашли под деревья. На фоне неба веточки создавали хрупкие узоры. Он пошел по тропинкам, что изучил за множество лет, к тому месту, где подросшие деревца создавали густую и запутанную основу среди гигантских пожилых. Остановившись и обернувшись, Грациллоний произнес: