Капли дождя - Анна Платунова

Я жена. Я теперь его жена… О боги!

Меня всю трясло, как в лихорадке. Ал немедленно подхватил меня на руки, прижал к себе, запахнул – мантию.

– Я люблю тебя… – всё, что я могла сказать.

Аларис, однако, не торопился уходить. Некоторое время он смотрел на Террана Аквидуса, обдумывая – что-то.

– Не забудьте, вы единственный свидетель того, что свадьба состоялась, – все-таки сказал он.

– Не волнуйся, Ал. Я ведь обещал. В этом отношении ты можешь мне доверять, – ответил директор, и голос его показался ужасно уставшим, а еще в его словах чудилась недосказанность. Не знаю почему, но сделалось не по себе.

– Ал, – тихонько позвала я. – Пожалуйста, пойдем домой.

– Да, моя родная.

Комната Алариса, теперь, похоже, стала и моей комнатой, по крайней мере на эту ночь. Ал тут же раздел меня, натер больную щиколотку мазью, укутал в одеяло, а сам, не раздеваясь, прилег рядом.

– А теперь спи, моя ненаглядная женушка. Завтра на занятия ты не пойдешь. Тебе нужен отдых.

Я все еще дрожала, но уже чувствовала, как тело постепенно заполняет тепло и дрема.

– А ты? – все же спросила я.

– Я скоро…

– Ал, а кто вырастил для нас эти чудесные цветы?

– Мастер Орон, – помолчав, нехотя ответил Ал.

Мастер? Значит, куратор. Куратор земляных. Не тот ли самый, что участвовал в «Последнем поклоне»? Я сжала руку моего мужа, напоминая себе, что все позади. Он рядом, он жив!

Аларис лежал со мной, пока я не уснула. Вернее, он думал, что я уснула, но я только сделала вид. Вспомнив о той страшной ночи, я уже не могла успокоиться. А тут еще эта загадочная записка… Поэтому я закрыла глаза и задышала ровно, а через пару минут почувствовала легкий поцелуй в висок.

Аларис поднялся, сел за стол и вынул чистый лист бумаги…

До исписанных листов бумаги я смогу добраться не раньше, чем Ал покинет комнату. Я изо всех сил надеялась, что только зря накручиваю себя и в записях ничего страшного не обнаружится. Но уже по тому, как Ал проводил рукой по лбу, пытаясь собраться с мыслями, как зачеркивал строки, сильно надавливая на перо, я понимала, что его мучают невеселые думы.

Я пыталась бороться со сном, но усталость взяла свое: я сама не заметила, как провалилась в забытье. А проснулась как от толчка.

Первые секунды испуганно озиралась, не зная, где я и как здесь оказалась, а потом мгновенно все вспомнила. Сколько чувств нахлынуло разом! Это случилось, на самом деле случилось. Я полностью принадлежу ему. Меня вдруг затопило бесконечное счастье: я его жена! Больше никто его у меня не отнимет!

Рядом с подушкой я обнаружила записку, написанную его почерком. Еще не читая, поднесла ее к губам и поцеловала. В записке было всего несколько строк, наполненных нежностью:

«Моя дорогая женушка, не стал тебя будить: ты так сладко спала. Отдохни сегодня. На столе завтрак и мазь. Еще на столе учебник по истории магии, чтобы ты не скучала, а заодно смогла подготовиться к семинару, назначенному на завтра. Люблю тебя.

Твой суровый куратор и муж».

Я словно наяву услышала строгий голос, представила, как Ал смотрит на меня, когда напоминает про семинар. О, как же это нелегко, когда твой муж – куратор. Я тихонько рассмеялась и прижала клочок бумаги к сердцу.

Но потом мой взгляд упал на стол, скользнул по тарелке, накрытой чистой салфеткой, по чернильнице, по стопке листов… И меня словно подбросило! Вот глупая, как я могла забыть! Безмятежное пробуждение, записка от любимого, завтрак на столе – всё это сбило с толку, так что тень в неровном пламени свечи – тень Алариса, который пишет, а потом зачеркивает строки, – казалась частью сна.

Но теперь я снова мыслила ясно. Завтрак, мазь, а тем более история магии подождут. Главное, что меня сейчас волновало, – купол.

Еще вчера я мечтала о том, что проснусь от радостных криков. Кто-нибудь из студентов первым заметит, что небо над Академией вновь стало ярко-синего цвета, а дымка, к которой мы привыкли за эти месяцы, рассеялась. Сначала все будут осторожны, не позволяя себе напрасных надежд. Кто-нибудь из магистров проверит, исчез ли купол. Наверное, кто-то из магов огня, им это сделать проще всего – надо лишь построить огненный портал. И вот когда все поймут, что купол пал, начнется всеобщее ликование. Я думала, что в окно ударят яркие солнечные лучи, я надеялась, что услышу смех и песни.

Какое-то время я лежала в постели, прислушиваясь. Может, еще никто не догадался, что произошло, поэтому так тихо?

С трудом наступая на распухшую ногу, я подобралась к окну. Выглядывать было страшно. Хотя… Достаточно того, что сквозь стекло сочился мутно-серый свет. Я сразу поняла, что ничего не вышло…

И все же, движимая упрямством и отчаянием, я выглянула наружу.

Кусочек парка с черными стволами деревьев, нетронутый снег под окном. Опустевшая дорога, ведущая к центральному корпусу: студенты ушли на занятия. Утро было в самом разгаре, но казалось, что наступили сумерки: купол почти не пропускал солнечный свет. У нас не получилось.

Я застонала и села на пол, прислонилась к стене. Как же так? Почему? И Аларис, зная это, делал вид, будто ничего не случилось? Если только… Он понимал, что так будет, и…

Сделалось жутко. Я подползла к столу – ноги отказывались держать – и дернула ящик. Заперт. К счастью, отмычка обнаружилась там, где я ее спрятала. От волнения руки тряслись так, что я не сразу попала в замочную скважину.

– Давай, давай, давай, – умоляла я тонкую проволоку, которая то и дело соскальзывала с крючка.

Наконец замок щелкнул, крышка ящика немного отошла от стола. На миг я вновь испытала острое чувство стыда, особенно когда увидела стопку писем, перевязанных бечевкой. Одного взгляда хватило, чтобы понять, что это письма от Ванессы. Как я смею так грубо вторгаться в его личное пространство? Я почти заставила себя задвинуть ящик, когда увидела два листа, исписанных, исчерканных так, что живого места не было.

Закусив губу, я медленно вытянула их наружу. Вот этот лист был исписан первым, я узнала его по тому, что бумага желтее и тоньше. А этот позже – Ал в темноте не разглядел и взял из пачки мелованный, белый лист, такие не используют для черновиков.

Я сидела на корточках перед столом, но так и не сделала попытки пересесть в кресло. Все потому, что прочитала обращение на листах. «Моя любимая девочка» – было написано на первом. «Моя дорогая жена» – на втором.

Вздохнув, я положила второй лист на пол и пробежала глазами первый, отыскивая незачеркнутые строки, надеясь, что они сложатся в единое целое. Всхлипнула, зажимая рот. На лист упала капля, разъедая чернила, за ней вторая – мои слезы…

Текст был неровный, фразы обрывались, начинались заново. Я вспомнила, как Аларис волновался, когда писал это, как тяжело ему было.