Чарлстон - Александра Риплей

Пинкни, схватив Лиззи в охапку, будто мешок с мукой, бросился назад через улицу. Он немедленно созвал всех слуг.

– Никому не покидать дом, пока я не разрешу. И никого не впускать. У соседей «желтый Джек».

Клара и Хэтти разрыдались, уткнувшись в передники.

– Элия, возьми их на кухню и успокой там. Лиззи сидела на стуле, куда опустил ее Пинкни. Глаза девочки были широко раскрыты, губы дрожали. Пинкни сел на стул рядом с ней:

– Я напугал тебя, малышка. Но надо было действовать быстро. Ты знаешь, что такое «желтый Джек»?

Лиззи покачала головой. Пинкни взял девочку за руку.

– Это очень опасная разновидность лихорадки. Вспыхивает она неожиданно, неизвестно по какой причине и поражает множество людей. Многие от нее умирают. Я не хотел, чтобы ты заразилась, потому и побежал. Если Эндрю болен лихорадкой, кто бы ни вошел в дом, может заразиться.

– А почему Люси не убегает?

– Она уже болела. Поэтому для нее болезнь не опасна. И я тоже болел – еще до того, как ты родилась. И потому я не заражусь. Но необходимо кое-что предпринять.

– Мы должны отсюда бежать?

– Я не знаю, куда бежать. Когда эта болезнь начинается, она может вспыхнуть где угодно. Самое безопасное – оставаться дома. Я пойду к доктору Тротту, куплю персидского порошка. Тебе придется обвязать рот и нос носовым платком и посыпать порошком в комнатах. Перчатки тоже надень. Когда служанки успокоятся, вели им помочь.

– А почему ты мне не поможешь?

– Сестричка, ты уже взрослая и должна меня понять. Я должен помочь Люси ухаживать за Эндрю. Она сама отвечает на стук в дверь, значит, с ней нет слуг. Эндрю мой давнишний друг и нуждается в моей помощи.

– А вдруг я заболею, Пинни?

– Дорогая Лиззи, если ты подхватишь хотя бы насморк, высунь только руку в окно и махни. Я тут же приду.

– Правда?

– Честное слово.

– Хорошо. Тогда поторопись, а то Люси там, наверное, выбилась из сил.

Пинкни торопливо обнял девочку и ушел.

– Какого черта! – возмутился Эндрю, когда Пинкни вошел в его комнату. Говорил он слабым голосом, и за попыткой шутить скрывался страх.

– Мы неделю не виделись. Может быть, ты поздороваешься?

– Я не жаждал тебя видеть. Люси говорила мне, что ты бегаешь от невест. Меня бесит, что я так ослаб. И замерз. А ведь на дворе июль. К тому же, Пинкни, у меня болят ноги. Столько лет ничего не чувствовал, а теперь вот адская ломота.

Пинкни взял Эндрю за руку. Сказать было нечего. Глаза Эндрю косили, лицо пылало, губы были красные. Когда он открывал рот, был виден ярко-алый язык. Все это были признаки желтой лихорадки. Люси говорила ему, что температура у Эндрю более ста двух градусов. Пинкни знал, что она будет повышаться.

В комнату тихо вошла Люси с тазиком воды в руках:

– Пинкни, ты не выйдешь на минутку? Я хочу обтереть его губкой.

– Позволь мне сделать это.

– Нет. Я знаю, он очень любит это. Я всегда это делаю. Накроши льда, если можно. Ты найдешь его в погребе на задней веранде.

Через четверть часа Пинкни встретился с Люси на верхней площадке лестницы.

– Сто четыре, – прошептала она, – начался бред.

В течение двух дней Пинкни и Люси вдвоем ухаживали за Эндрю. Они клали ему в рот кусочки льда, обмывали изможденное тело и крепко держали, когда он бился в конвульсиях. В бреду Эндрю не узнавал Пинкни. Поначалу, взглянув на его рыжие волосы, залитые светом лампы, Эндрю решил, что это дьявол. С жалобным криком он бросился к Люси и спрятал лицо у нее на груди. Люси, обняв, качала его, словно младенца.

– Все хорошо, – шептала она. – Шшш-шшш… Все хорошо. Открой рот. – Она протискивала ложку со льдом меж его зубами.

Пинкни неожиданно вспомнил, что его мать делала так, когда он лежал в жару.

– Люси, а где маленький Эндрю? – спросил Пинкни.

– На Шарлотт-стрит, хвала небесам. Все хорошо, Эндрю. Ты в безопасности. Все хорошо.

Жар усиливался, и Эндрю, возбуждаясь, становился совершенно невменяемым. Он перестал бояться Пинкни. Схватив Пинкни за рукав, Эндрю притягивал его как можно ближе и шептал ему в самое ухо осипшим голосом:

– Она во всем виновата, эта шлюха. Ты ведь знаешь. Ты знаешь все. Она затащила меня в свою кровать. Я хотел ехать. Я вез депешу. Срочное, важное сообщение. Если бы я привез его, мы не проиграли бы войну. Она шпионила на янки. Ты знаешь. Как же ты позволил ей? Позволил поднять подол и поймать меня? Ты мог ее остановить. И помочь мне добраться до Саванны. Если бы я доставил депешу, мы бы победили. И мои ноги слушались бы меня. Из-за шлюхи я не могу двигаться. Она отняла у меня все. Она погубила меня. Она погубила Юг. Ты знаешь. И ты все время знал.

– Ему кажется, что ты Бог, – заметила Люси. Эндрю оттолкнул Пинкни и повернулся к жене, выкрикивая оскорбления.

– Прекрати, Эндрю, – сказал Пинкни и зажал ему рот рукой.

Эндрю прокусил ему большой палец до самой кости. Кровь, хлынувшая из руки, окрасила пену в углах рта Эндрю. Он принялся кричать. Пинкни отдернул руку, но Эндрю поймал его за запястье.

– Умоляю, – зарыдал он, – милостивый Отче, умоляю… Позволь мне умереть. Я не хочу жить.

Судорога исказила его замызганное кровью и слезами лицо, и он забился в конвульсиях, потеряв сознание.

Люси намочила в воде губку и принялась обтирать лицо мужа.

– Бедный Эндрю, – проговорила она.

Голос ее звучал ласково, и столь же ласково касалась она закрытых век мужа.

– Что тут можно сказать?.. Эндрю сам не помнит, что говорит в бреду. И нам следует об этом забыть. Я очень сожалею, что тебе пришлось это услышать. Тебе, наверное, неприятно.

– Мне! Да ведь это тебе должно быть неприятно. Люси устало взглянула на него.

– Я привыкла, – сказала она.

Обмакнув в воде пальцы, она обрызгала губы Эндрю.

– У нас вышел весь лед. Будь так добр…

Пинкни разбудил звон колокола церкви Святого Михаила. Колокола вызванивали гимн, оповещавший о начале церковной службы. Пинкни медленно повернул голову, чувствуя боль в затекшей шее. Вспомнив, где находится, он открыл глаза. Эндрю лежал спокойно. Люси сидела подле него, держа руку у него на запястье.

– Почему ты не разбудила меня? – прошептал Пинкни.

– Температура снизилась, а ты так устал. Ты и проспал-то совсем немного. Пощупай, Пинкни. Пульс нормальный.

Люси улыбнулась. Пинкни отметил, как осунулось ее лицо.