Лимонов - Эмманюэль Каррер

Поскольку парламент был не только распущен, но и потоплен в крови, встал вопрос о новых выборах, и Эдуард решает в них участвовать. Тарас Рабко, который учится на юридическом, помогает ему зарегистрироваться кандидатом в одном из избирательных округов Твери. Это оказалось не так трудно: годы ельцинского правления были годами хаоса, но также и годами свободы, о которой довольно скоро будет повод вспомнить с сожалением. Кто угодно мог зарегистрироваться кандидатом куда угодно, исповедуя при этом какие угодно взгляды. Дугин пообещал свою помощь, но так и просидел всю избирательную кампанию в теплом кабинете в Москве, так что Национал-большевистская партия оказалась представлена лишь Эдуардом да верным Тарасом, с которым они за декабрь исколесили весь регион сперва на каком-то старом драндулете с молдавским номером, взятом на время у знакомого офицера, а когда хозяин забрал своего железного коня назад, то на автобусах и электричках.

Эдуард, родившийся в большом городе и давно живущий за границей, очень сожалел, что плохо знал глубинную Россию. Он открывает для себя Ржев, Старицу, Немидово и множество других богом забытых городков и поселков, по которым, как ураган, пронеслась «шоковая терапия». И, если стереть налет этого последнего злосчастья, под ним откроются тоскливые черты, описанные еще Чеховым. Я знаю один такой городок – Котельнич – и легко представляю себе его единственную, как и в каждом из них, протухшую гостиницу, где нет горячей воды, потому что трубы полопались от холода. Я отчетливо вижу забегаловки с липкими столами, умирающие предприятия, облезлые скверы с неизменным бюстом Ленина, где, ввиду отсутствия денег на листовки и плакаты, Тарас Рабко лично, как ярмарочный зазывала, агитировал прохожих прийти на митинг, где должен выступить Эдуард. В его округе 700 тыс. избирателей, которых предстоит убедить. Он собирает их группами по полтора-два десятка человек, в основном стариков – жалких, пугливых пенсионеров, которые слушают, как он излагает свое кредо русского националиста, опускают головы и, перед тем, как уйти, спрашивают: «Хорошо, только скажите, вы за кого? За Ельцина или за Жириновского?»

Он удрученно вздыхает. Разумеется, не за Ельцина. Вы видели по телевизору рекламный ролик, агитирующий за партию Гайдара? Это – нечто, скажу я вам. На экране, на фоне красивого загородного коттеджа, каких вы не увидите в России, потому что они существуют лишь в американских сериалах, благополучная семья с мальчуганом и собачкой. Родители, с сияющими на лицах улыбками, направляются на избирательный участок, чтобы проголосовать за гайдаровскую партию. Когда пацан остается один, он, лукаво подмигнув, произносит: «Жаль, что мы с тобой не можем проголосовать, правда, песик?» Эта пропаганда, адресованная несуществующему среднему классу, оскорбляет 99 % русских, объясняет Эдуард. Те, кто его слушает, соглашаются, но это не помешает им отдать голоса партии власти, потому что в России те, кто имеет право голоса, голосуют всегда за тех, у кого власть. Это так.

Редкие бунтовщики голосуют за Жириновского. Павел Павликовский, с которым мы познакомились в Сараево, снял для Би-би-си документальный фильм о его избирательной кампании. Мы видим, как этот говорун обещает легковерным слушателям сделать водку бесплатной, восстановить империю, устремиться на подмогу сербам, закидать бомбами Германию, Японию и Соединенные Штаты, снова открыть ГУЛАГ и отправить туда «новых русских», правозащитников из «Мемориала» и прочих предателей родины, подкупленных ЦРУ. Столь откровенно популистский способ агитации не очень далек от того, который использовал сам Эдуард: ему всегда было трудно объяснить, что он предлагает нового. Когда он называет себя независимым депутатом, никто не понимает, что это значит.

На выборах победят Ельцин с Гайдаром, однако четверть голосов достанется Жириновскому. Если бы Эдуард попал в список его партии, он стал бы депутатом. Это он сделать мог, Жириновский его приглашал, но Эдуард отказался все по той же причине: он предпочитает быть лидером партии, в которой всего три человека, чем рядовым чужой партии среди тысяч других. Результаты голосования были настолько очевидны, что он не стал дожидаться их официального оглашения и, взбешенный и униженный, вернулся в Париж.

Он хотел предупредить Наташу о своем приезде, но телефон не отвечал. Подойдя к двери, он звонит и некоторое время ждет – на свой манер, он человек деликатный, – а потом открывает своим ключом. Она лежит поперек кровати, вокруг – пустые бутылки и пепельницы, полные окурков. Наташа храпит во сне, она мертвецки пьяна. Комната не проветривалась несколько дней, воздух тяжелый. Стараясь не шуметь, он кладет свою сумку и начинает убираться. Наташа открывает один глаз, приподнимается на локте и смотрит на него, потом заплетающимся языком произносит: «Ты будешь ругаться потом, а сейчас трахни меня». Он ложится и входит в нее. Они крепко держатся друг за друга, как пережившие кораблекрушение. Она говорит, что три дня не выходила на улицу и занималась любовью с какими-то двумя мужиками. Если бы он приехал немного раньше, то застал бы их здесь, и они могли бы поиграть в карты. Она разражается визгливым хохотом. Он молча одевается, берет сумку, и, даже не сменив белья, уходит, аккуратно прикрыв за собой дверь. Садится на метро, затем пересаживается в электричку и, доехав до аэропорта Руасси, берет билет до Будапешта.

От Будапешта в почти пустом автобусе он за ночь добирается до Белграда: теперь туда можно попасть только так. С тех пор как было объявлено эмбарго, самолеты в сербскую столицу не летают. Аэропорт закрыт. Страна, вытолкнутая за пределы Европы, погружается в изоляцию и паранойю. Здравомыслящая часть сербского общества сетовала, что Милошевич втягивает их в безумный крестовый поход, и пыталась сопротивляться бешеной пропаганде, однако среди знакомых Эдуарда таких не было и быть не могло. Он мечтает о войне. Он хочет броситься в нее, очертя голову, и даже возможная гибель его не пугает. Он переживает такой момент своей жизни, что эта перспектива кажется ему единственным выходом. План у него такой: оставить сумку в гостинице «Мажестик», где он останавливался раньше, и пойти в представительство Республики Сербской Краины.

Конфликт, который развел сербов и боснийцев по разные стороны баррикад, берет свое начало в давнем споре между сербами и хорватами за контроль над Краиной, сербским анклавом, расположенным неподалеку от Адриатики. С тех пор в территориальных разборках участвуют три стороны, не считая тех, кто пытается их разнять, и все это напоминает Тридцатилетнюю войну, в которой в какой-то момент ваш злейший враг может стать вашим союзником, потому что он враг другого вашего врага. Дипломаты и журналисты рвут на себе волосы. Но на сей раз Эдуард не хочет быть журналистом – только солдатом. «Да, простым солдатом», – объясняет он представителям Республики Сербской Краины в Белграде, которую признали, разумеется, только сербы. Его поступок немного удивляет, поскольку особого наплыва иностранцев, желающих здесь повоевать, не заметно. Ему объясняют, что добраться туда трудно, что придется подождать и что ему сообщат. Он возвращается в гостиницу «Мажестик».

Гостиница, судя по его описанию, похожа на парижский отель «Лютеция» времен немецкой оккупации. В баре с тапером круглыми сутками толкутся черные валютчики, проститутки, бандиты, продажные журналисты и политики, состязавшиеся друг с другом за звание самого ярого националиста. Многие из них, готовые, как Воислав Шешель, «резать глотки хорватам и мусульманам даже не ножом, а ржавой ложкой», вскоре погибнут злой смертью или пойдут под суд за военные преступления. Царящая в гостинице атмосфера Эдуарду по душе. Он познакомился там с молодой девушкой, очень хорошенькой. Это не шлюха, это поклонница. И она, и ее мать читали все его книги, все статьи в сербской прессе. Растроганный похвалами юной фанатки, Эдуард дает автографы ей и ее матери и, воспользовавшись благосклонностью последней, спит с дочерью. Он не привык иметь дело с молоденькими девочками, но ему нравится. Кроме того, он всерьез верит, что его жизнь закончится здесь, и мысль о том, что он, возможно, занимается любовью в последний раз, опьяняет. Он неутомим. Так проходят три дня, и вот наконец бармен, налив ему водки, сообщает, что Аркан здесь и ждет его. Аркан! Его дорогой друг! Эдуард поднимается на лифте на последний этаж, куда могут войти только те, кто идет к командиру. Здоровенные охранники обыскивают его и ведут в комнату, где Аркан, одетый в хаки и зеленый берет, пирует со своими подручными.