Охотники за сокровищами - Брет Уиттер

Мало что могло удивить хранителя памятников, но этот человек совсем не походил на стража и в изумлении смотрел на американского военного, на викария Ахенского собора и на сопровождавших их двух американцев.

– Здравствуй, Этцкорн, – сказал священник.

Этим утром хранителям пришлось потратить драгоценные часы и вернуться обратно в штаб, чтобы по требованию начальства взять с собой «проводника», но викарий Штефаний того стоил. Он был тем самым человеком, который встретил Хэнкока в Ахенском соборе и попросил помочь освободить его пожарную бригаду. Он изумился, встретив старого знакомого, и со смущением признал, что да, все это время он знал про Зиген, хотя уверял Хэнкока, что понятия не имеет, куда отправились сокровища Ахенского собора.

– С возвращением, викарий, – угрюмо ответил человек по имени Этцкорн и нехотя отступил, освобождая дорогу. Когда он захлопнул дверь, группа немецких солдат в форме, очевидно, охраны вскочила по стойке «смирно», но и они дали хранителям пройти. Перед ними была дверь в хранилище. Не дожидаясь просьбы, Этцкорн уже спешил к ней с ключами.

Дверь распахнулась, и в свете фонарика Хэнкок смог разглядеть просторную галерею с кирпичным сводом. Затем он почувствовал теплый и влажный воздух. Бомбы союзников уничтожили систему вентиляции, и вода капала с потолка. Джордж Стаут вошел первым, луч его фонарика скользил по высоким деревянным стеллажам. Эти стеллажи, заметил Хэнкок, поднимались до самого потолка, и каждый уголок был забит предметами искусства: скульптурами, картинами, церковными реликвиями, алтарями. Хэнкок узнавал работы Рембрандта, Ван Дейка, Ван Гога, Гогена, Кранаха и Питера Пауля Рубенса, величайшего фламандского художника XVII века, родившегося в Зигене. На некоторых полотнах была плесень, краска на других пузырилась и отслаивалась хлопьями.

– Они все еще здесь! – раздался крик викария из темного угла.

Стаут и Хэнкок поспешили к последнему из четырнадцати гигантских углублений в стене. Внутри было шесть ящиков огромных размеров с пометками «Ахенский собор».

– Пломбы не сорваны, – заметил Стаут.

– Две недели назад обербургомистр Ахена… – начал маленький угрюмый страж по имени Этцкорн.

– Бывший мэр, – поправил его викарий Штефаний.

Этцкорн как будто не заметил враждебность викария по отношению к партийному функционеру.

– Экс-обербургомистр Ахена, – заговорил он снова, – хотел вывезти сокровища перед приходом американцев. Но ящики оказались слишком тяжелыми.

Хэнкок провел рукой по дереву. Внутри был покрытый золотом бюст Карла Великого с осколком его черепа, Риза Богородицы, процессиональный крест Лотаря, камея Октавиана Августа, позолоченные кованые раки. Он осторожно снял крышку с одного из неподписанных ящиков. Внутри была рака с мощами.

– Это золото? – благоговейно прошептал кто-то за его спиной.

Хэнкок совсем позабыл о солдате, сопровождавшем их в шахты. Хранители уже долгие месяцы знали, что здесь находится склад. Они примерно представляли, что их здесь ждет, но даже им трудно было осознать присутствие рядом с собой всех этих живых свидетельств истории человечества, особенно в таком странном и неподходящем месте.

– Золото и эмаль, – ответил Хэнкок, жестом призывая солдата помочь ему задвинуть на место большую тяжелую крышку.

– Сколько это стоит?

– Больше, чем мы оба способны себе представить.

Этцкорн провел для них краткую экскурсию. В большинстве ниш хранились работы из западных немецких музеев, прежде всего музеев Бонна, Кёльна, Эссена и Мюнстера. В остальных были сокровища церквей Рейнской области. К их великому разочарованию, не из Германии тут были только предметы искусства из французского Метца. Украденное культурное наследие остальной Западной Европы было спрятано где-то еще, возможно, в какой-то другой шахте.

Этцкорн указал на сорок ящиков:

– Из дома Бетховена в Бонне. Где-то здесь хранится оригинальная партитура Шестой симфонии.

– Я был в этом доме, – прошептал Хэнкок, вспоминая цветущие среди руин вишни.

Рядом с входом стояли две огромных размеров деревянные двери. Хэнкок узнал грубую шероховатую поверхность этих панелей, изображавших жизнь Христа. Ему захотелось приложить к ним руки. Резьба выглядела примитивной, но важнее была история, то неописуемое чудо, которое открывалось средневековым людям, видевшим эти двери.

– Двери церкви Санкт-Мария-им-Капитоль. – Этцкорн казался искренне тронутым. – Я хорошо знаю этот приход.

Хэнкок кивнул, но ничего не сказал. Санкт-Мария была уничтожена. Он подозревал, что эти двери – единственное, что от нее осталось.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказал Стаут Хэнкоку, когда они закончили свой беглый осмотр. – Оставлять все это здесь кажется преступлением. Влажность, спертый воздух, ненадежная охрана. Но у нас нет ни грузовиков, ни упаковщиков, ни грузчиков. И мы даже не знаем, куда их можно перевезти. Мы поставим здесь вооруженную охрану из пехотной дивизии, а завтра вернемся и все внимательно изучим. Но не переживай, Уокер, эти сокровища хотя бы в безопасности. Сейчас их уже никто не украдет.

Они вышли через проход еще короче, чем прошлые два, который оказался главным входом в хранилище. Как и первый, он был забит людьми, прятавшимися от атаки союзников. Только большая часть этих людей была в форме всевозможных покроев и расцветок. Когда американцы подходили ближе, они вскакивали по стойке «смирно» и отдавали им честь.

– Quand pourrons-nous rentrer en France?[1]– крикнул кто-то.

Хэнкок обернулся и увидел группу французских военнопленных, выжидающе смотревших на него. Когда союзники их спасут? Этого Хэнкок не знал, но сказал им, что в прошедшие несколько недель видел, как на запад уезжали грузовики с бывшими узниками. Уже у самого выхода какой-то старик схватил Хэнкока за рукав, бормоча жалобы на жестокость нацистов и рассказывая о судьбе своей семьи. От волнения с уголков рта у него стекала слюна. Он попытался пойти за американцами, но ему не хватило сил. Хэнкок оставил старика у подножья горы, вместе со всеми остальными. А когда оглянулся, тот стоял на месте и смотрел им вслед. На душе у Хэнкока было скверно, но он смертельно устал и все равно ничего не мог поделать. Он провел под землей несколько часов, которые показались ему вечностью.

Хэнкок в последний раз оглянулся назад. В косых лучах заходящего солнца холм ничем не отличался от любой другой горы Германии: разбомбленный, опустошенный, усыпанный мусором. Ничто не указывало на сокровища, в ужасных условиях хранившиеся внутри.

Капитан Уолтер Хачтхаузен и его помощник сержант Шелдон Кек, хранители памятников 9-й армии США, ехали в сторону передовой – в расположенный между Эссеном и Ахеном «Рурский котел», чтобы проверить донесение о найденном там алтаре. Хачтхаузен, общительный сорокалетний холостяк, все еще не оправился от полученных в Лондоне ран. Музейный консерватор Кек поступил на военную службу в 1942 году, когда его сыну Кеки было всего три недели. С тех пор Шелдон не видел семью, но его жена Кэролайн, тоже музейный служитель, стойко переносила разлуку и трудности. В 1930-е годы она училась в Берлине, где еда была дефицитом, работы не было вообще, повсюду царила коррупция. Каждый месяц около пятнадцати студентов университета, в который она ходила, кончали жизнь самоубийством. Ей дважды приходилось слышать речи Гитлера, и у нее до сих пор мурашки бежали по коже, когда она это вспоминала. Конечно, она ждала мужа домой, но понимала, насколько важным делом он занят. К тому же, рассуждала она, все равно первые несколько лет маленький Кеки не может даже осознать, что отца нет рядом.