Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944 - Гарольд С. Дойч

До сих пор Гиммлер, вполне вероятно, порой чувствовал себя достаточно неуютно, поскольку, пытаясь показать себя самым преданным сторонником фюрера, демонстрировал готовность «самопожертвования» и брал на себя весь груз презрения за ту «дьявольскую работу», которая делалась в Польше. Однако два меморандума Бласковица, которые, как Гиммлеру было известно, циркулировали как в Цоссене, так и среди командующих западной группировкой (Гроскурт об этом позаботился, снабжая их копиями всех особо важных документов), превысили «критическую массу» и представляли собой нечто большее, чем Гиммлер мог бы переварить, не рискуя заработать заворот кишок. 17 марта 1940 года Гиммлер появился на совещании командующих и их заместителей в Кобленце, чтобы высказаться по этому поводу. Бласковиц и три его генерала, занимавшие самые важные посты в возглавляемой им группировке, также присутствовали на совещании. Неожиданно Гиммлер взял слово и, не упоминая о меморандумах Бласковица, в течение получаса выступал в защиту «сильной» политики в отношении поляков и евреев. А в конце выступления привел специально припасенный самый главный аргумент, чтобы пресечь на корню всякую возможную дискуссию. Делая явный акцент на эти слова, он заявил собравшимся: «Поскольку здесь собрались офицеры из высшего командного звена сухопутных сил, я думаю, что могу сказать прямо: я не делаю ничего, о чем бы не было известно фюреру». В результате «многие» из присутствовавших на совещании подходили к Бласковицу во время обеда или вечером и говорили, что они рады, что именно под его командованием они служат, и что просто здорово, что именно он командует восточной группировкой. В то же время ни один из них не поддержал, пусть и в доверительном порядке, точку зрения Бласковица, не высказал ни слова протеста по поводу происходящего, не говоря уже о попытке создать «объединенный фронт» генералов в его поддержку.

Как бы то ни было, «коллеги» предоставили Бласковицу возможность одному с горечью наблюдать за тем, как рушится его военная карьера; никого из них в этот момент рядом с ним не оказалось. Бласковиц стал единственным генерал–полковником, который не получил столь желанный заветный фельдмаршальский жезл. Однако если Гитлер, вероятно, вскоре и забыл о нем, поскольку, в конце концов, тот был лишь одним из многих генералов, которых не любил и которым не доверял Гитлер, то мстительный Гиммлер запомнил Бласковица надолго, и его мстительность преследовала этого мужественного человека до самого конца войны. К Бласковицу в целом относились с симпатией, и нередко те, кто отвечали за кадры, всеми правдами и неправдами находили возможность протиснуть его кандидатуру на вдруг появившееся хорошее вакантное место. Однако их усилия пристроить опального генерала на достойную его командную должность сводились на нет Гиммлером. Пять раз для Бласковица подыскивали возможность занять «райское» место на командной должности, и всякий раз ничего из этого не получалось благодаря стараниям Гиммлера. Наиболее характерным примером этого была попытка Браухича, запоздало стремившегося загладить свою вину за то, что фактически бросил Бласковица в беде, предложить его кандидатуру в июле 1940 года на пост командующего оккупационными силами во Франции, с учетом его заслуг в ходе польской кампании. Бласковиц был приглашен в Компьен, когда шли переговоры о перемирии, и за обедом увидел, как Гиммлер, который сидел рядом с Гитлером, наклонился к тому и стал что–то говорить, глядя при этом на Бласковица. Час или два спустя Бласковица вызвал Браухич и сказал ему, что, к сожалению, его кандидатура на этот пост отклонена[115].

Практически на каждом шагу своей деятельности осенью и зимой 1939/40 года оппозиция была связана с событиями в Польше. Творимые там преступления были той основой, на которой можно было объединить людей, а также привлечь в ряды оппозиции новых сторонников. Действия военной разведки были в то время сфокусированы на Польше: досье о преступлениях нацистов, которое вел Донаньи, регулярно пополнялось новым материалом, который постоянно использовался как им, так и Канарисом в ходе поездок в Западную группировку войск для соответствующей обработки командного состава и подготовки возможных кандидатур, на которых оппозиция могла бы опереться. Во многих случаях люди вступали в ряды оппозиции сразу после того, как знакомились с материалами о зверствах, творимых в Польше. Ярким примером этого является позиция генерал–майора Гельмута Штифа, написавшего 21 ноября 1939 года письмо жене, которое стало классикой среди материалов, обличавших то, что творилось в то время в Польше, и приобретших в связи с этим печальную известность. Штиф буквально ужаснулся при виде разрушенной Варшавы и того отчаянного положения, в котором оказались ее жители: «Те, кто еще три месяца назад были элегантными женщинами, теперь низведены до такого состояния, что вынуждены предлагать себя солдату за кусок хлеба из армейского пайка». В письме он также обличает бесчисленные зверства СС в отношении местного населения: «Самая отъявленная фантазия бесчеловечных пропагандистов бледнеет по сравнению с тем, что здесь вытворяет эта банда, погрязшая в массовых убийствах, грабежах, захвате и дележке трофейной добычи с одобрения и молчаливого согласия, которое, судя по всему, демонстрируется в высших сферах. Мне стыдно, что я немец! Это жалкое меньшинство, эта ничтожная кучка убийствами, грабежами и поджогами позорит имя немца, она принесет неисчислимые беды всей германской нации и приведет ее к катастрофе, если мы их быстро не остановим».

Все возрастающее возмущение по поводу происходящего на Востоке подталкивало оппозицию к мысли о необходимости срочных действий, поэтому на Браухича и Гальдера стало оказываться давление, как никогда прежде. Герделер, Бек и наиболее чтимый и почитаемый из оставшихся «живых легенд» Первой мировой войны фельдмаршал фон Маккензи напрямую писали им, протестуя и требуя их немедленного вмешательства. Этот постоянный нажим требований и просьб заставил руководство ОКХ подойти как никогда близко, начиная с 1938 года, к «моменту истины», когда нужно было определиться и принять окончательное решение.

Октябрь 1939 года был самым напряженным временем для оппозиции во время второго периода ее деятельности. Большое количество соперничающих сил, сложные отношения внутри каждой из них, а также их борьба между собой, исключительно большая роль, хотя и крайне противоречивая, отдельных личностей, – все это определяло сложность ситуации, в которой приходилось действовать оппозиции. С одной стороны был Гитлер, бесповоротно решивший осуществить наступление на Западе. Ему противостояли, если, конечно, можно так сказать, руководители ОКХ, которым постоянно «выкручивали руки»; они часто находились на грани потери самообладания и контроля над собой из–за того мощного давления, которое на этих людей постоянно оказывалось буквально со всех сторон. Члены оппозиции и те, кто с ними был либо связан, либо им сочувствовал, ждали от Гальдера и Браухича активных действий для того, чтобы сорвать планы Гитлера, а также положить конец войне посредством организации государственного переворота с целью свержения Гитлера.