Чудеса и диковины - Грегори Норминтон

– Мне нечего вам предложить, герр Грилли.

Адольф Бреннер занимал комнату над казначейством, где дни напролет возился с конструкциями будущих диковин. Воняло там у него ужасно. Я с трудом сдерживался, чтобы не затыкать себе нос.

– Но послушайте, дорогой коллега, – сказал я. – Мы все служим герцогу, нас для того и приглашали. Должно же быть хоть что-то у вас в запасе.

Адольф Бреннер переглянулся с помощником, Я повернулся, но слишком поздно, и поэтому я не уверен, показалось мне или нет, что Каспар покачал головой.

– У нас есть кое-что, – сказал Бреннер.

– Автомат?

– Нет. Мы нашли это… то есть я это купил это… в Падуе. – Негритенок у меня за спиной тяжело вздохнул. – Я хранил их на крайний случай.

– Почему?

– Ну, всякое в жизни бывает.

Меня разозлил эгоизм Адольфа Бреннера. Я распоряжался всеми его фокусами.

– Сейчас как раз такой случай, – заявил я тоном, не терпящим возражений. – Мы должны отвлечь герцога от его меланхолии. Что бы вы там ни купили в Падуе, оно нужно сейчас.

Бреннер грустно кивнул. Я намекнул, что ему могут прибавить плату и перевести его в комнату получше, и добился своего. У настоящего игрока всегда должна быть припрятана в рукаве парочка козырей. Моим козырем стал его козырь.

– Астрономические линзы Галилео Галилея…

Бреннер приложил линзы к глазам, так что они сделались совсем круглыми; должно быть, он видел герцога в образе раздувшегося, расплывчатого силуэта, который тянулся к нему своими осьминожьими щупальцами.

– Я купил их в астрономической лавке в Падуе, ваша светлость.

Альбрехт Рудольфус потерял интерес еще до того, как его пальцы коснулись стекол.

– Я что-нибудь слышал об этом изобретателе, Томмазо?

– Галилео, ваша светлость, – повторил Адольф Бреннер, баюкая линзы, словно жалостливый ребенок, спасший ручную мышь от кошачьей охоты, – знаменитейший автор «Звездного вестника». А это части инструмента, который он назвал телескопом. Изобретение, которое герр Галилей представил, в частности, в Венецианской Республике.

– А они для чего? Для масок?

– Через телескоп, ваша светлость, можно разглядеть в море корабль за два часа до того, как он станет виден невооруженным глазом. – Адольф Бреннер выжидающе посмотрел на герцога. Догадавшись, что возгласов удивления не предвидится, он обернулся ко мне за подмогой. – Венецианцам, – пошутил он, – нововведения нравятся только в том случае, если они помогают выигрывать морские сражения.

– У вас есть эта шутка? – спросил герцог.

– Простите?

– Телескоп.

– Боюсь, только линзы. – Бреннер посмотрел на другой конец Риттерштубе, где стоял его подавленный негритенок. – Галилео опроверг мнение об идеальной шарообразности Луны. Как и в Фельсенгрюнде, ваша светлость, на Луне есть горы.

Герцог рассеянно смотрел в окно, не проявляя особого интереса и ко второму техническому новшеству, «геометрическому и военному компасу». Он привстал на троне, но лишь для того, чтобы облегчить выход ветров. Адольф Бреннер вынул из орехового футляра полую колбу с трубкой, при помощи которой можно было измерять температуру. Как и прецизионное устройство для математических расчетов, как и линзы для телескопа, она не смогла возбудить любопытство герцога.

– Может быть. – предложил я, – его светлость пожелает приобрести один из таких телескопов?

– Господи, для чего?

– Чтобы наблюдать за ходом светил по небесной тверди. В черепной коробке герцога шевельнулась какая-то мысль.

Он оживился: его взгляд не то чтобы вспыхнул живым интересом, но хотя бы стал менее тусклым.

– Продолжай, – тихо сказал он.

– Галилей, наблюдавший небесные сферы, называл их «медицейскими планетами». С таким телескопом, ваша светлость, слава Фельсенгрюнде дойдет до звезд.

Глаза моего патрона широко распахнулись.

– Правда?

Адольф Бреннер деликатно кивнул.

– Почему бы и нет, милорд.

Но даже такая масштабная перспектива не смогла захватить воображение герцога. Адольф Бреннер зря растратил свои немногие новинки – у него не осталось уже ничего, чем можно было бы удивить нашего приунывшего господина. Однако он заслужил благосклонность придворного библиотекаря, который, в свою очередь, добыв себе столь интересного собеседника, примирился с мрачностью и апатией герцога. Как плотный туман, они рассеются сами собой под лучами солнца некоего стимула, неизвестного до поры.

С самого начала все было скверно. В тот день пошел дождь, сильный не по сезону, и вместо того, чтобы любоваться величественной роскошью букового вестибюля, аттическим фризом с танцорами и потолочным рокайлем с летящими херувимами, гости шептались в полутемном гроте, сдувая капли с носов и выжимая воду из одежды. Дамы беспрестанно поправляли прически, подобные пышной жимолости, спутанной ветром. Мужчины размахивали широкополыми шляпами, плюмажи на которых превратились в мокрые волокнистые комки. Герцог Альбрехт Рудольфус стоял чуть поодаль, в стороне от гостей, облокотившись о доску декоративного камина и увлеченно поглощая овсяные бисквиты. Я подошел к нему, кланяясь и улыбаясь, и отметил, как превосходно сегодня выглядит орден святого Варфоломея.

– От них пахнет мокрой псиной, – ответил герцог.

– Может быть, стоит распорядиться, чтобы прислуге раздали факелы? – прошептал я. – Это прибавит таинственности.

Таким образом (после нескольких унизительных просьб соблюдать тишину) я возвысился в воображении присутствующих до уровня маленького Вергилия, таинственного проводника в подземелье. Гости смеялись, кокетничали и пихали друг друга локтями, эти неустрашимые исследователи, что брели по моим следам. По стенам Камергалери метались тени, сливаясь в зыбкие узоры, но гости могли насладиться моими эскизами к «Книге добродетелей» и уделить внимание скорбным персонажам с портретов Теодора Альтманна, которые висели там временно – в ожидании, пока их не заменят работы его преемника. Хотя от Длинного коридора, где был накрыт стол, нас отделяла лишь перегородка из полированного дуба, я не собирался показывать им секретную панель, открывавшую проход.

– Осторожнее, – крикнул я. – Берегите головы.

Чтобы войти в соседнее помещение, нужно было подняться на пять ступеней. Дамы ахали, когда им наступали на шлейфы, мужчины поддерживали мечи и суетились, подхватывая съезжающие набок шляпы. Третья комната располагалась еще выше, за ней был узкий коридор, в котором всем пришлось выстроиться в цепочку. Секундную панику вызвал задымившийся театральный занавес, задетый факелом неосторожного лакея. Я слышал зычные распоряжения Максимилиана фон Винкельбаха и нервный смех, прокатившийся по коридору, когда пожар потушили. Устланный коврами пол круто пошел вниз: мы спускались, прижимая груди к лопаткам, лобки к крестцам, отчего герцог издал неожиданно веселый смешок. (Я прикрыл свою свечу рукой и сказал патрону, чтобы тот покрепче держался за мой ворот.) Коридор привел нас в большой, обитый синей тканью овальный зал. Кто-то у меня за спиной пробормотал, что он похож на древнюю гробницу. Низкий потолок внезапно исчез, открыв пещерный свод конюшни, где под убаюкивающий шепот ветра с дождем колыхались знамена. Когда замешкавшиеся копуши догнали авангард и толпа разбрелась по залу, со сдавленными охами разглядывая фальшивую мозаику, нарисованную на полу, я еще раз убедился, что герцог по-прежнему держит меня за воротник. Пришло время дурачить этих лизоблюдов: запускать их в лабиринт.