Змеевы дочки - Татьяна Корсакова

Или кости…

Или озерный лед в мае…

Додумать эту мысль до конца Алексей не успел, под ногами в последний раз что-то громко хрустнуло, и он с головой ушел под воду. От холода перехватило дыхание. Впрочем, при всем желании вдохнуть под водой он бы не смог. И выплыть не поверхность тоже не смог бы. Вмиг пропитавшаяся водой, отяжелевшая одежда и сапоги камнем тянули его на дно, туда, где в темноте вспыхнули желтым два огня, похожие на два огромных глаза.

Алексей заметался, сбрасывая сапоги и тулуп. За ружье держался до последнего, ружье было в разы жальче всего остального. Но когда воздуха в легких почти не осталось, и его пришлось отпустить. Вверх, к ярким звездам он рванул пулей и почти дотянулся. Дотянулся бы наверняка, если бы не кристально прозрачная, но непрошибаемая кулаком ледяная корка. Озеро снова замерзло…

Жарко теперь было только легким. Легкие горели огнем, а в ушах то ли шумело, то ли шуршало:

– Сдайся, человечек. Смирись, и все будет хорошо.

Желтые огни разгорались все ярче и ярче, ослепляя, не позволяя думать ни о чем, кроме этого шелеста-обещания. Да только не мог Алексей смириться! Тело хотело жить! Хотело тепла и хоть глоточка воздуха. Тело рвалось вверх, в кровь обламывало ногти о ледяную броню, сопротивлялось шепоту и неминуемой смерти.

Когда шепот превратился в треск, Алексей уже почти отключился. Наверное, оттого и не удивился, когда самым краешком сознания увидел тянущихся к нему двух белых змей. Змеи оплели его со всех сторон, дернули вверх, к угасающим звездам, к склонившейся над ним старухе с глазами чернее самой черной ночи.

– Я тебя держу, мальчик, – просипела старуха и улыбнулась жуткой острозубой улыбкой.

В когтистой руке ее что-то блеснуло, и его левому запястью вдруг стало сначала нестерпимо холодно, а потом нестерпимо горячо. По всему телу полилось благословенное тепло, словно бы Алексей только что вышел из горячей парной, а не вынырнул из ледяной воды. И почти тут же пришел страх. Но испугался парень не старухи, а того, что на самом деле ее нет, что она всего лишь плод его умирающего от холода и недостатка кислорода мозга. Нет никакой старухи, есть только два желтых глаза и шепот-шелест. До сих пор есть…

– Не слушай его! – Острый коготь вонзился в плечо, извлекая из горла отчаянный крик боли, вырывая Алексея из окутавшего его морока. – Не слушай его, слушай меня! Внимательно слушай, пока я еще в силах… пока сдерживаюсь.

Коготь дернулся и вышел из онемевшей плоти. Алексей уперся ладонями в лед, сел. Никакой полыньи, никаких трещин, снова гладкая, вылизанная ветром ледяная поверхность. Самое время подумать, что привиделось все, если бы не мокрая одежда, если бы не браслет на запястье. Тот самый, от которого тепло, несмотря ни на что.

А шепот исчез, словно его и не было. Шепот исчез, старуха осталась. Она смотрела на Алексея с недобрым прищуром, и ее седые косы белыми змеями извивались на черном льду. Стало страшно. Едва ли не страшнее, чем тогда, когда он оказался подо льдом.

– Боишься, – сказала старуха и улыбнулась. – Правильно, меня и нужно бояться. Особенно сейчас.

– Вы кто? – Спросить получилось почти спокойно, только зубы клацнули.

– Я? – Она на мгновение задумалась, словно бы забыла свое имя. И немудрено, на вид ей было лет триста. – Я албасты. – Из старухиного рта вывалился длинный, по-змеиному раздвоенный язык. Наверное, чтобы не осталось никаких сомнений, что она не просто страшная старуха, а та самая албасты, о которой в детстве рассказывала маленькому Алексею бабушка. Нежить, убивающая людей…

– Убиваю. – Наверное, она читала его мысли. – Поэтому спиной ко мне лучше не поворачивайся. Я пока сдерживаюсь, но кто знает…

– Вы меня спасли. – Если спасла, то зачем тогда убивать?

– Я тебя спасла, чтобы ты ее спас.

– Кого?

– Мою девочку. Пойдем! – сказала требовательно, и белые косы ее взмыли в воздух. – Он ослаб, может, последние силы свои потратил на тебя, но кто знает?.. А она, хоть и крепкая девочка, но вскорости умрет, если ты ей не поможешь.

– Вы о Галке?..

– Я начала забывать их имена. Раньше помнила каждое, а теперь вот забываю. Он слабеет, и я вместе с ним. – Албасты хихикнула, и этот сумасшедший смех был куда страшнее и змеиного языка, и когтей. – Пойдем! Быстро!

Она не шла, а скользила по льду, раскинув тощие руки. То есть это сначала Алексею показалось, что скользила, а потом он увидел, что босые ноги ее вовсе не касаются льда… Думать о том, как такое может быть, не хотелось, все его мысли были о Галке, о том, что сказала албасты. Галка в беде и может умереть, если он опоздает!

Чтобы не опоздать, Алексей перешел на бег. Теперь присмиревшее озеро не сопротивлялось, и даже насквозь мокрая, прихваченная морозом одежда не доставляла почти никаких неудобств. И босые ноги его не чувствовали холода. Чудеса… Вот только всего за несколько минут Алексей разучился удивляться чудесам.

А албасты остановилась, не доходя до кутающегося в ночную тьму замка, замерла у колодца.

– Она там, – сказала, заглядывая в черную бездну.

– В колодце?

– Под колодцем. Спускайся!

Спускаться туда? В черноту, в неизвестность? Алексей подошел к колодцу, встал рядом с албасты. Она посмотрела на него искоса, словно сомневалась, что он решится. Плохо она его знает!

Решительным и одновременно отчаянным движением он столкнул в колодец ведро, прислушался к гулкому, все никак не затухающему эху, проверил на крепость цепь.

– Не выдержит. – Албасты перебросила через край колодца одну из своих кос, снова усмехнулась. – Не бойся, мальчик, моих сил достаточно, чтобы тебя удержать. А твоих сил теперь хватит, чтобы не умереть от моих прикосновений.

– Из-за этого? – Серебряный браслет Алексей ощущал как неотъемлемую часть себя. Ощущения были необычными и такими яркими, что тело лихорадило с непривычки.

Албасты кивнула.

– Когда-то давно он принадлежал другому мальчику, такому же молодому и такому же отчаянному. Пришло твое время. – Кончик косы потянулся к Алексею, захлестнулся вокруг руки. На мгновение закружилась голова, но ласково, по-кошачьи, мурлыкнул браслет, возвращая Алексея из мира теней в этот мир.

– Я готов, – сказал он решительно и так же решительно перебросил ногу через каменный борт колодца.

Темнота накрыла сразу, стоило только начать спуск. Яркими и колкими в этой темноте оставались лишь звезды. Босыми ступнями Алексей упирался в заледеневшие стены колодца, чувствуя каждую неровность, каждую выбоинку. Коса албасты впивалась в ладони, стирая их до крови, окрашиваясь черным, но боли он не чувствовал, как и холода. А спуск все длился и длился, Алексею уже начало казаться, что у этого колодца нет дна, когда внизу послышался слабый плеск. Парень по-прежнему не видел воды, но близость ее чувствовал каждой клеточкой тела. Или воду чувствовал не он сам, а его браслет?