Рено, или Проклятие - Жюльетта Бенцони

– Сиры рыцари и вы, мой брат Робер! Мне кажется, вы плохо себе представляете, в каком состоянии находится империя, оставленная Саладином. Мы знаем, что Иерусалим вернулся в руки христиан и Иерусалимское королевство существовало недолгое время под призрачной властью императора Фридриха II, укрепить которую помог крестовый поход Ричарда Корнуэльского и Тибо Шампанского. Однако в августе 1244 года орды турков-хорезмийцев, которых монголы согнали с их исконных земель, обрушились, будто тучи саранчи, на Святой Иерусалим, захватили его и разграбили. А вскоре христиане лишились Тивериады и Аскалона. С 1245 года все эти земли были объединены рукой султана Ас-Салиха Айюба, который к своему египетскому царству присоединил и Дамаск, где покоится вечным сном его предок, великий Саладин. Франки владеют теперь лишь узкой полосой сирийского побережья, тогда как султан Ас-Салих Айюб не покидает больше своего дворца в Каире. Он уже не молод и, как говорят, тяжело болен. Захватить нужно сердце его империи. Когда Египет окажется в наших руках, он станет для нас разменной монетой, за которую мы получим Иерусалимское королевство! Целиком и полностью!

– Удачная мысль, – не мог не признать легат. – Но почему бы нам не высадиться в Сирии и не спуститься потом в Египет?

– А зачем нам истощать силы на стычки по дороге и на тяжкий путь по пустыне? Наши прекрасные корабли в три дня доставят нас в дельту Нила. Вы знаете, что наши войска собрались еще не до конца, мы дожидаемся нашего любимого брата Альфонса Тулузского, который должен привести мощное подкрепление, и нашего двоюродного брата, герцога Бургундского. Не считая более мелких сеньоров.

– Если они промедлят еще несколько дней, погода вконец испортится и море начнет штормить, – подал голос Робер. – Не останемся же мы зимовать на Кипре!

Робер был переполнен нетерпением, и тон его был недостаточно почтителен. Брови Людовика сурово сдвинулись.

– Нас принимают здесь с благородной щедростью и готовы оказывать гостеприимство столько, сколько нам понадобится. Должно ценить благородство наших хозяев и быть им благодарными. Хотел бы еще сказать вам, брат мой, что все наши планы мы продумали заранее и постарались все предусмотреть. Вы хотите еще что-нибудь сказать?

– Да, хочу! Если я вас правильно понял, вы давным-давно решили вести войну с Египтом, а нам вы ничего об этом не сказали! Почему?

– На это есть много причин. Во-первых, из-за Фридриха. Он так любит мусульман, что вполне мог предупредить их заранее.

– Неужели христианские государи могут противодействовать друг другу?

– О Фридрихе сейчас нельзя сказать, что он – христианский государь. Хотя анафема, которой предал папа императора, похоже, не слишком его опечалила. Во-вторых, из-за вас, брат мой, и людей, вам подобных. Что-то мне подсказало, что вы не проявите должного усердия, если узнаете, что мы готовимся к походу в Египет. К тому же наша дорогая матушка, чье отсутствие мы остро ощущаем, одобрила наше решение.

Людовик поднялся с высокого кресла, в котором он сидел в Зале витязей. Оно стояло рядом с троном короля Кипра, который из деликатности его не занял. На протяжении нескольких минут Людовик стоял и смотрел на своих взволнованных подданных.

– А пока будем молиться, – сказал король, – чтобы те, кого мы ждем, присоединились к нам как можно скорее. Если они прибудут в ближайшие дни, мы сразу же двинемся в путь и не будем зимовать на Кипре. Но мы не можем их не дождаться. Мы не имеем права вручать свою судьбу воле случая и должны приплыть в Египет вместе с мощной и многочисленной армией, обеспечив себя уверенностью в победе. Итак, пойдемте и помолимся. Попросим Господа не оставлять нас, ибо без его воли и помощи ничего не осуществится. И еще попросим его, чтобы он дал нам всем терпения, – прибавил он, с улыбкой посмотрев на красного от обиды и негодования Робера. – Терпение – одна из главных добродетелей и к тому же такая успокоительная.

Новости, которые, как выяснилось, были совсем не новыми, не порадовали Рено, но помогли ему решительно отказаться от забот, связанных с Флорой д’Эркри. Он пришел к этому решению после бурного спора с разгневанным Перноном.

– Она отравила госпожу Филиппу, она выгнала меня из Куси! Она околдовала мессира Рауля, а вы надумали ей помогать?! – завопил он, не в силах поверить услышанному. – Господь милосердный! Да вы лишились разума, сир Рено!

– Нет, Жиль. Просто я не забыл о том, что она сделала для меня. Она пришла мне на помощь в самую тяжкую минуту моей жизни, и если я жив, то во многом благодаря ей. Я не имею права оставить ее, я в долгу перед ней и хочу расплатиться с этим долгом.

– Позволив ей снова вцепиться в несчастного барона? Она принесла ему беду и несчастье!

– Она любит его и хочет помешать ему покончить с собой. А ведь он об этом думает непрестанно.

– Смерть лучше бесчестья. А она потеряла свою честь. Ее ждет только смерть. А я? Я ваш слуга, слишком многим вам обязан и не вправе вас учить. Тем более не могу помешать вам поступать так, как вы считаете нужным. Но прошу у вас как милости позволения не заниматься ни ею, ни ее делами. Иначе я не сдержусь и задушу ее!

– А я-то хотел попросить у тебя совета!

– Вы не слушаете моих советов! Поступайте как знаете, а я ни словом ни делом не буду вам мешать. Но о большем меня не просите! По моему мнению, живет она в полном достатке и страдает лишь потому, что ее отвергли, и я бы вам посоветовал оставить ее на милость Божию… Или на собственное ее разумение. А коли она чувствует, что в силах вновь завладеть бароном, так пусть делает это открыто. Кто ей мешает отправиться в Лимасол?

Рено больше ни на чем не настаивал и поручил Круазилю, который, как оказалось, уже побывал у Флоры, рассказать ей обо всех новостях.

В ближайшие дни на море белели лишь паруса одиноких суденышек, а вовсе не мощных военных судов, которых с таким нетерпением ждали на Кипре. Погода понемногу портилась, а потом испортилась окончательно, задули осенние ветры, и в море теперь выходили одни рыбаки на лодках. Только сильнейшая буря могла удержать их на берегу. Крестоносцы понемногу привыкали к мысли, что им придется зимовать на Кипре. С особенной благосклонностью отнеслись к этой перемене дамы, очарованные здешним, отчасти восточным, образом жизни. Климат на Кипре был очень мягким, и куда приятнее было прогуливаться по садам и оживленным улицам Никосии, кататься на лошадях по побережью и охотиться (хоть сильный ветер и портил прически), чем страдать от жажды в пыльной пустыне, наблюдать за сражениями, видеть проливающуюся кровь и слышать стоны умирающих. Маргарите и ее сестре Беатрисе пришлось по нраву посещать разнообразные прохладные полутемные лавочки, где они любовались драгоценностями, парчой, шелком, камлотом, вышивками, украшениями, всевозможными изделиями местных ремесленников; перебирали благовония и пряности.

Среди этих лавочек были две или три, в которые они заходили особенно часто, потому что нигде на свете таких больше не было – в них продавались сладости, сделанные на тростниковом сахаре, а сахарный тростник был одним из источников процветания Кипра. С каким наслаждением две принцессы сами покупали глазированные фрукты, розовые лепестки, пропитанные сахарным сиропом, хрустящий миндаль, одетый тонкой белоснежной пленочкой, и множество других изумительных лакомств, единственным недостатком которых была возможная зубная боль. Королева Стефания иногда сопровождала своих гостий, и лавочки очень скоро стали местом встреч самых знатных красавиц города.