Темная мишень - Сергей Зайцев

Наташа поежилась, в который раз вспоминая эти события. В лазарете было довольно прохладно, и она постепенно начала зябнуть, хотя верхнюю одежду не снимала. Или тело остывало из-за неподвижности, или сказывалось нервное состояние.

Девушка порывисто поднялась и принялась ходить вдоль кушеток взад-вперед, чтобы размяться. Они оба измененные, но она – все-таки не Димка. Как бы тесно их не связывала общность, как бы крепка ни была их эмпатическая связь, но они все-таки разные люди. В их паре лидером всегда был именно Димка, и сейчас ей не хватало его деятельной натуры, его привычки к действию. К поступку. Сомнения изматывали ей душу. Принимать непростое решение – не каждому это по силам, многим гораздо легче постоять в сторонке, пока проблемы за них решают другие, а потом просто принять то, что свершилось, и жить дальше.

Только не в этот раз.

Ей придется все сделать самой, потому что Димки рядом нет.

Она снова остановилась напротив кушетки с незнакомцем, остановилась через силу. Потому что ей хотелось сбежать из лазарета. Обострившиеся инстинкты все сильнее толкали ее прочь, подальше отсюда, от темной гибельной ауры раненого, сочившейся смертью. Но она не могла уйти. С этим человеком что-то не так, и ответственность за его инициацию сейчас лежала на них. Более того – пока Димки нет рядом, ответственность лежит на ней. Если новичок несет угрозу измененным или людям…

Только не паниковать. Нужно взять себя в руки. Собраться с мыслями и подумать хорошенько. Подумать о том, что именно она может предпринять в данных обстоятельствах. Наташка зажмурилась и сжала кулачки возле груди, потрясла головой. Ее темные волосы взметнулись и опали, словно у пытавшейся взлететь, но передумавшей в последний момент птицы, а на вновь прикушенной губе набухла капелька крови. Как же на сердце тяжело, когда приходится думать о таких вариантах! Мерзко до дрожи. Но необходимо.

Взгляд резко сместился на «Бердыш», воронено поблескивающий стволом на кушетке рядом с сумкой.

Один выстрел в сердце – никто и не услышит, если прижать ствол к одеялу. Но крови будет много. И, соответственно, много вопросов…

Думай, думай!

Взгляд заметался по помещению, остановился на сумке. Лекарства! Они могут не только нести исцеление. Да, так лучше всего. И никакой крови.

Отложив пистолет, она принялась торопливо рыться в сумке, перебирая ампулы, и вдруг сообразила. Нет, ничего не нужно! Просто шприц! Вогнать воздух в артерию. Образование тромбов и быстрая смерть мозга от недостатка кислорода. И никаких следов.

Но новая мысль заставила ее замереть.

А вдруг дело вовсе не в этом незнакомце?

Может быть, все это смятение – из-за беспокойства за судьбу Димки? И она чувствует опасность, угрожающую ее любимому, самому близкому в этом мире человеку? Именно поэтому дышать так тяжело – потому что ее чувствительность сейчас предельно обострена, и связь с Димкой не ослабла даже на таком расстоянии? А нестерпимое желание сбежать из комнаты – потому что она должна сейчас быть рядом… со сводным братом? Какая ирония в этих двух словах: сводный брат. Отец воспитывал их обоих как своих детей, но природу не обманешь. У них разные отцы и разные матери. А значит – между их союзом нет никаких препятствий, кроме ничего не значащих условностей.

Наташа стиснула виски ладонями, пытаясь успокоиться, но пальцы продолжали предательски подрагивать. Да… Это возможно… Возможно, дело не в раненом, и ей сейчас передается тревога Димки. А значит, какая-то серьезная опасность нависла над ним прямо сейчас, там, на заброшенной станции возле Мертвого Перегона… Но как она сможет ему помочь, если они сейчас разделены?! Она зря осталась здесь. Пополнение их сообщества измененных – важно, но еще важнее – сохранить союз их двоих. Наверное, Димка все-таки был прав, когда в палатке на Павелецкой предположил, что никакой «семьи» и не надо, и вполне достаточно их пары. И нужно просто исчезнуть из метро, найти способ и место выживать где-то в другом месте.

Нет, это не она говорит, это паника навязывает ее разуму сомнительные мысли.

Как же сейчас хотелось Димку спрятать… от враждебного внимания окружения, в котором он сейчас находился. Ей это уже удавалось. Первый раз это случилось во время путешествия по Мертвому Перегону, второй – на поверхности, когда вышедшие на их запах клыканы прошли мимо, удивленные исчезновением двуногой дичи. Особенное ощущение. Она не стала описывать его парню подробно, потому что прием не из приятных. А нужно просто представить себя неживым. Ощутить, что ты уже находишься в Мире Мертвых – и душой, и телом. И действительно попадаешь в другой мир. Иную реальность. Но Димка этого не видит, только она способна разглядеть, чьим покровительством приходится пользоваться. Пусть так и остается, у него хватает своих тревог.

А это еще что?

Наташа встрепенулась, резко повернулась к выходу. Ее предельно обостренный слух уловил разговор за пределами лазарета – так отчетливо, словно вход был задернут занавеской, а не притворен плотной дверью:

– …что тут делаешь, шкет? Все еще сторожишь, что ли? Совсем нюх потерял, сказал же, что не трону.

– Ну да, как же! А чего тогда тут делаешь?!

Наташа через силу улыбнулась. А, это тот парнишка со смешным прозвищем – Кирпич. Лопоухий белобрысый одногодок девушки, и совсем еще ребенок по умственному развитию. Погоди-ка… Настороженно прищурилась. А с ним сейчас беседует не тот ли напарник Кирпича, который хотел прикончить незнакомца на поверхности? Опасный гость. Он уже упустил возможность сделать свое дело и теперь не должен сюда войти. Только она имеет право принять решение, как поступить.

Шприц упал на сумку, в ладонь снова легла ребристая рукоять пистолета.

– Ну-ну, Кирпич, не бухти. Я тут вообще мимо проходил, когда тебя увидел. Как там наш болезный? Жив еще?

– Конечно жив! Я же знал, что он выживет! А ты…

– Проехали, шкет, чего орать-то. Было и прошло. Выяснили хоть, кто такой?

– Да вроде нет… Не знаю я.

– Ну и хрен с ним. Вот что, вечером Оспу поминать будем, в моей палатке, кореша его заглянут, ты тоже приходи.

– Не пью я эту гадость!

– Поминать – не пить, балбес. И Бухалычу передай – пусть приходит, когда закончит болячки лечить.

– А его там нет. О раненом девчонка заботится…

– Ты покраснел, что ли, шкет? Вот так новости. Понравилась деваха? Что ж там за краля такая, надо взглянуть…

– Нет!

– Совсем сдурел, что ли? Белены объелся? Ты в кого стволом тычешь?!

– Сказано – никого не пускать! Вот и не пущу!

Наташа и сама не заметила, как вскинула пистолет, твердо удерживая обеими руками. И отчетливо ощущая в нем затаившуюся смерть в свинцовой оболочке, наставила ствол на дверь. Ее чувствительность настолько обострилась, – до болезненно болевого жжения, словно зубная боль по всему телу, – что ей казалось, будто она видит сквозь дверь их обоих – и белобрысого Кирпича с цыплячьим голосом, но отважным сердцем, и его собеседника – худощавого мужчину среднего возраста с изуродованным лицом.