Плантагенеты. Короли и королевы, создавшие Англию - Дэн Джонс

Лузиньяны были той еще шайкой. Они прибыли вместе и внедрились в жизнь Англии сообща, так же как в 1230-х годах савойские дядья королевы. Однако, в отличие от савойцев, они вели себя намного грубее и бесцеремоннее, а отношения между этими двумя группировками были весьма напряженными. Лузиньянов считали – и не зря – заносчивыми, дурно воспитанными, вспыльчивыми, спесивыми, высокомерными и вздорными. Даже в обществе, где насилие было обычным делом, они умудрились выделиться на общем фоне. Эмер, поссорившись с дядей королевы Бонифацием, архиепископом Кентерберийским, отправил вооруженную банду своих дружков грабить Ламбетский дворец: вынесли деньги, серебро и посуду и, взяв заложников, удрали в принадлежавший им замок Фарнхэм. Король, которому Лузиньяны ссужали деньги, не наказал их должным образом ни за это, ни за другие преступления. Наоборот: в 1256 году Генрих приказал не давать хода жалобам против своих фаворитов. Правительство не выполняло своих обязательств, и неудивительно, что это бездействие считали прямым нарушением пункта Великой хартии вольностей, запрещавшего отказывать в правосудии или замедлять его.

И это только один пример из множества. К середине 1250-х годов бароны, как и вся страна, считали, что новые фавориты манипулируют королем, и от этого страдает правление в целом. Как позже бароны писали папе: «…если кто-то подает жалобу и ищет справедливости против Лузиньянов… король чрезвычайно ополчается против жалобщика: он, который должен быть милостивым судией, превращается в страшного врага».

Последняя фраза содержит самую суть их претензий. Король-судья стал королем-агрессором. Своей чрезмерной мягкостью к братьям Лузиньянам Генрих поставил под сомнение свою основную обязанность по условиям Великой хартии вольностей и по убеждению его баронов: долг короля – обеспечить доступное, дееспособное и в разумных пределах беспристрастное правосудие. Он же злоупотреблял государственной властью, чтобы потрафить частным интересам. Слабовольный король удивительным образом превратился в тирана – если рассуждать в терминах классической политической философии.

Но хуже всего было то, что Генрих постепенно терял связь с реальностью. Главной бедой 1250-х, связанной со всеми прочими проблемами королевства и демонстрирующей как представление Генриха о сути королевской власти, так и глубину его неизлечимой глупости, стала ситуация вокруг Сицилии – острова, расположенного далеко от границ английского королевства.

Сицилийская авантюра родилась от брака двух одержимостей Генриха: его вдохновенной религиозности и его маниакального стремления возродить империю предков. В 1250 году Генрих решил принять крест, и это заметно изменило его внешнюю политику. Потратив десятилетия на создание антифранцузских альянсов на востоке – важнейшим из них был союз с императором Фридрихом II, которому Генрих отдал в жены свою сестру, – король внезапно сменил курс.

Теперь он мечтал отправить на Восток большую армию и отвоевать Иерусалим. В 1228 году, в ходе Шестого крестового похода, Фридрих II вернул город христианам, но в 1244 году в Иерусалим вторглись свирепые хорезмийские племена и практически стерли его с лица земли. В 1248 году плащ крестоносца надел Людовик IX, и Генрих намеревался к нему присоединиться. Какое-то время он успешно собирал налог на крестовый поход, и это не было циничной финансовой махинацией. Благочестивый Генрих, украшавший дворцы изображениями мифической дуэли Ричарда Львиное Сердце с Саладином, искренне мечтал о славе, которую он вернет дому Плантагенетов, возродив традиции крестовых походов.

К несчастью, замечательным планам Генриха мешали его гасконские обязательства, поглощавшие время и – что еще важнее – деньги. Обложив налогом Церковь, он скопил значительную сумму, но к 1225 году почти все собранные им средства провалились в бездонную гасконскую яму, уйдя на восстановление там порядка после злополучного наместничества де Монфора. Однако честолюбивые мечты короля-крестоносца не потускнели. Вместо того чтобы отказаться от своих планов, он пересмотрел их и перевел взгляд с Утремера поближе к дому. В 1254 году папа Иннокентий IV принялся навязывать европейским принцам теоретически свободную корону Сицилии, утверждая, что имеет право ей распоряжаться как феодальный сюзерен острова. Генрих ухватился за эту возможность. Он мог бы вернуть себе далекую, некогда принадлежавшую Плантагенетам землю, соединив в этом предприятии свой энтузиазм крестоносца с честолюбивым стремлением восстановить утраченное наследие.

У семьи действительно имелись кое-какие связи с Сицилийским королевством. Тетка Генриха Иоанна – дочь Генриха II и Алиеноры Аквитанской – в 1180-х годах была королевой Сицилии и пленницей короля Танкреда II в 1190-х. Ричард I освободил ее, продвигаясь на Восток в ходе Третьего крестового похода, а затем, чтобы преподать Танкреду урок, завоевал остров целиком. В результате королевство – стратегический участок земли в борьбе за власть в Италии и Центральной Европе, которую императоры десятилетиями вели с папским престолом, – оказалось втянуто в бесконечные войны. В 1254 году Генрих отправил к папе послов с просьбой отдать королевство его второму сыну, Эдмунду. В марте того же года папский легат с готовностью удовлетворил его требование.

Если бы Генрих был богаче, свободен от других проблем и обладал талантом военного стратега, обретение Сицилии для его второго сына стало бы свершением, достойным панъевропейской геополитики, в которой поднаторел его дед Генрих II. К сожалению, все вышло не так. Генрих был наивным мечтателем, увлеченным строителем воздушных замков. Ричарду, графу Корнуоллскому – горячая голова, но поумнее брата (в 1256 году его изберут королем Германии), – предложили корону Сицилии в 1252 году. Он отказался без колебаний, сказав папскому нунцию: «Вы с тем же успехом могли бы заявить: "Я подарю – или продам – вам луну; лезьте, возьмите ее"».

Как бы там ни было, в 1254 году мечты Генриха о крестовом походе трансформировались в обязательство финансировать завоевание Сицилии от имени папы. В мае 1255 года об этом было объявлено официально. Парламент остолбенел, когда – конечно же, в день святого Эдуарда, 13 октября 1255 года, – собравшимся магнатам сообщили, что под обеспечение сицилийской экспедиции Генрих влез в долги и занял у нового папы Александра IV 135 541 марку. Это была ошеломительная сумма, вероятно в три раза больше, чем Генрих мог собрать путем налогообложения церквей, и по иронии судьбы немногим меньше 150 000 марок, которые пришлось заплатить Ричарду I, чтобы освободиться из плена, куда он попал, возвращаясь из Третьего крестового похода.

Изумленные бароны услышали, что за счет этого фантомного богатства Генрих собирается финансировать армию, которая пешком пройдет через Францию до Сицилии, используя проходы в Альпах, подконтрольные Генриху благодаря его связям с Савойей. Из Южной Италии войска «десантируются» на остров и овладеют королевством. Чрезвычайно амбициозный план – особенно учитывая прежние жалкие успехи Генриха на ниве военного искусства. Дальше – больше: Генрих заранее согласился с тем, что в случае неисполнения этого обязательства на Англию будет наложен интердикт, а самого его отлучат от Церкви.

Это была полная катастрофа. Однако Генрих излучал уверенность в успехе предприятия. Он превращал в спектакль официальные объявления обо всем, что касалось его прожекта. Он привечал в королевстве сицилийское духовенство. Устроил празднество в честь избрания брата Ричарда королем Германии (Ричарда избрали в 1256 году и возвели на трон в следующем), уверенный, что обрел полезного союзника в своем сицилийском проекте. И, что самое нелепое, в марте 1257 года Генрих представил удивленным магнатам и прелатам нового короля Сицилии, своего 12-летнего сына Эдмунда, облаченного в полный апулийский костюм.