Серебряный век. Жизнь и любовь русских поэтов и писателей - Екатерина Станиславовна Докашева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мнение и воспоминания современников об их пребывании в Берлине было разным. Так, Наталья Крандиевская-Толстая, жена Алексея Толстого, обитавшего в то время в Берлине, писала: «Порой казалось: пресыщенная, утомленная славой женщина не воспринимает ли и Россию, и революцию, и любовь Есенина как злой аперитив, как огненную приправу к последнему блюду на жизненном пиру».
Они остановились в знаменитом «Адлоне». Они жили широко, правда, Дункан заложила свой дом в окрестностях Лондона и уже вела переговоры о продаже дома в Париже.
Есенин выступает перед Максимом Горьким. Тот оставляет благожелательный отзыв о поэте: «Взволновал он меня до спазмы в горле, рыдать хотелось. Помнится, я не мог сказать ему никаких похвал, да он – я думаю – и не нуждался в них». Но находит весьма язвительные слова о Дункан, сделав собственный вывод: «Эта знаменитая женщина, прославленная тысячами эстетов Европы, тонких ценителей пластики, рядом с маленьким, как подросток, изумительным рязанским поэтом являлась совершеннейшим олицетворением всего, что ему было не нужно».
И в такой обстановке и с такими «мнениями» окружающих об их романе они жили…
А вот другие воспоминания историка и писателя Романа Гуля о чтении стихов Есениным.
«Он вошел в зал впереди Айседоры. Она – за ним. Есенин был в светлом костюме и белых туфлях. Айседора в красноватом платье с большим вырезом. Есенина встретили аплодисментами. Но далеко не все. Один из противников вдруг ни с того ни с сего заорал во все горло: «Vive L’Internationale!». Часть публики запела «Интернационал» (тогда официальный гимн РСФСР), а часть начала свистать и кричать: «Долой! К черту!» Есенин вскочил на стул, что-то кричал об Интернационале, о России, о том, что он русский поэт… И, заложив в рот три пальца… засвистал, как разбойник с большой дороги. Свист. Аплодисменты. Покрывая все, ведущий вечера прокричал:
– Сергей Александрович сейчас прочтет нам свои стихи!
Свист прекратился, аплодисменты усилились. Стихли. А Есенин, спрыгнув со стула, подошел к председательскому месту и встал, ожидая полного успокоения зала. Оно воцарилось не сразу. Айседора села в первом ряду, против Есенина. И Есенин зачитал… Голос у Есенина был, скорее, теноровый и не очень выразительный. Но стихи захватили зал».
С.А. Есенин – И.И. Шнейдеру
21 июня 1922 г. Висбаден
Милый Илья Ильич! Привет Вам и целование.
Простите, что так долго не писал Вам, берлинская атмосфера меня издергала вконец. Сейчас от расшатанности нервов еле волочу ногу. Лечусь в Висбадене. Пить перестал и начинаю работать.
Если бы Изадора не была сумасбродной и дала мне возможность где-нибудь присесть, я очень много бы заработал и денег. Пока получил только сто тысяч с лишним марок, между тем в перспективе около 400. У Изадоры дела ужасны. В Берлине адвокат дом ее продал и заплатил ей всего 90 тыс<яч> марок. Такая же история может получиться и в Париже. Имущество ее: библиотека и мебель расхищены, на деньги в банке наложен арест.
Сейчас туда она отправила спешно одного ей близкого человека. Знаменитый Поль Бонкур не только в чем-нибудь помог ей, но даже отказался дать подпись для визы в Париж. Таковы ее дела… Она же как ни в чем не бывало скачет на автомобиле то в Любек, то в Лейпциг, то во Франкфурт, то в Веймар. Я следую с молчаливой покорностью, потому что при каждом моем несогласии – истерика.
И все же не обошлось без неприятного инцидента. Однажды Есенин исчез, и Айседора трое суток искала его и, наконец, поздно ночью нашла в пансионе на Уландштрассе (Uhlandstrasse).
Есенин в пижаме сидел в столовой с бутылкой пива; он играл в шашки с поэтом Кусиковым. В гневе Айседора хлыстом переколотила все расставленные по полочкам кофейники, сервизы, вазочки и пивные кружки. Есенин пытался скрыться от нее, но она нашла поэта и сказала, чтобы он следовал за ней… Счет, который был прислан Айседоре в отель, где они остановились, был огромен.
Расплатившись, они сели в машины и двинулись дальше. Маршрут в Париж пролегал через Кельн и Страсбург, Айседора хотела познакомить любимого со знаменитыми готическими соборами.
С.А. Есенин – И.И. Шнейдеру
13 июль 1922. Брюссель
Милый Илья Ильич!
Я довольно пространно описывал Вам о всех наших происшествиях и поездках в 3-х больших письмах. Не знаю, дошли ли они до Вас?
Если бы Вы меня сейчас увидели, то Вы, вероятно, не поверили бы своим глазам. Скоро месяц, как я уже не пью. Дал зарок, что не буду пить до октября. Все далось мне через тяжелый неврит и неврастению, но теперь и это кончилось. Изадора в сильном беспокойстве о Вас. При всех возможностях послать Вам денег, как казалось из Москвы, – отсюда оказывается невозможно. В субботу 15 июля мы летим в Париж. – Откуда через «Ара» сделать это легче.
В одном пакете, который был послан аэропланн<ым> сообщ<ением> через бюро Красина, были вложены Вам два чека по 10 фунт<ов>. Один Ирме, другой моей сестре.
Получили ли Вы их?
Это мы сделали для того, чтобы узнать, можно ли Вам так пересылать вообще, что нужно.
Милый, милый Илья Ильич! Со школой, конечно, в Европе Вы произведете фурор. С нетерпением ждем Вашего приезда.
Особенно жду я, потому что Изадора ровно ни черта не понимает в практических делах, а мне оч<ень> больно смотреть на всю эту свору бандитов, которая ее окружает. Когда приедете, воздух немного проветрится.
В Париже Есенин вместе с Айседорой были в конце июля и со второй половины августа по сентябрь 1922 года. Интересны воспоминания Франца Элленса – бельгийского писателя, который вместе с женой занимался переводами стихов и поэм Есенина на французский язык. Произведения Есенина печатались в парижских журналах и газетах, в том числе в газете французских коммунистов – «Юманите». В этом же году вышел и сборник Есенина в переводе супругов.
«В 1922 году, во время пребывания Есенина в Париже, я познакомился с этим странным молодым человеком, угадать в котором поэта можно было лишь после длительного наблюдения. Тривиальное определение «молодой человек» не подходит к нему. Вы видели изящную внешность, стройную фигуру, жизнерадостное выражение лица, живой взгляд, и казалось, что все это изобличает породу в самом аристократическом значении этого слова. Но под этим обликом и манерой