Крылья - Юрий Нестеренко

Кстати, официально Чаха считалась женой вождя, хотя он был чуть ли не на сорок лет ее моложе. Таков обычай нгарэйху — высшая светская и духовная власть всегда должна быть объединена семейными узами. Когда умирает вождь или жрица, преемник покойного наследует и его супруга — что, в принципе, может привести к кровосмешению, если новый вождь или жрица в прямом родстве с предшественником, но такое бывает редко, ибо обе должности у нгарэйху выборные, а не наследственные, причем вождя выбирают мужчины, а жрицу женщины. Иногда случаи брака вождя с собственной матерью или жрицы с отцом все-таки бывают, но туземцы относятся к этому спокойно. Унг не был сыном Чахи, но получил ее в том возрасте, когда ее детородные способности давно остались в прошлом. Это, впрочем, не мешало вождю продолжать свой род, ибо, по обычаям нгарэйху, мужчина может брать себе столько жен, сколько сумеет прокормить.

Впрочем, я опять отвлеклась. Итак, осмотрев пироги племени, я отобрала две из них, менее всего осчастливив этим тех, кому предстояло изготовить им замену — выдолбить лодку каменным топором из цельного древесного ствола не так-то легко, знаете ли. После чего организовала экспедицию в северо-западную часть острова, где и решила устроить свою верфь. Я вместе с девятью учениками отправилась вдоль берега на пирогах, желая приобрести соответствующий опыт, а еще три десятка рекрутированных мною аньйо пошли к зарослям гигантского тростника по суше, неся с собой топоры, костяные пилы, трофейные стальные ножи, шкуры, которым предстояло стать парусами, и веревки из высушенных лиан.

Стояло чудесное утро. Небо, еще не успевшее вылинять от полуденной жары, было такого свежего синего цвета, словно его только что вымыли. У берега вода была совершенно прозрачной; легкие, словно стеклянные, волны лениво набегали на желтый песок. Дальше от берега море обретало кристально чистый бирюзовый оттенок; кое-где в глубине, словно бледные солнца, покачивались медузы, иногда, сверкая чешуей, быстро проносился косяк мелких рыбок. В бухте, куда нгарэйху обычно отправлялись рыбачить и где лежали на берегу их пироги, вода была гладкой, почти как в озере, но, когда мы обогнули мыс, появилась небольшая волна, не представлявшая, впрочем, никакой опасности. Пироги стремительно скользили по воде, я гребла вместе со своими учениками. Точнее говоря, теперь уже я выступала в роли ученицы — прежде мне не доводилось грести даже в цивилизованной лодке, а уж тем более работать веслом без уключины. Это, между прочим, не такое простое дело, с непривычки довольно быстро устают плечи, хотя мне помогли мои регулярные тренировки с оружием. Сначала было несколько забавных моментов, когда я обрызгивала соседей или сталкивалась с ними веслами, но потом втянулась в единый ритм.

За юго-западной оконечностью острова нам в корму подул ветер, и мне вдруг пришла в голову одна идея. Я положила весло в лодку и велела остальным перестать грести, а сама поднялась на ноги. Нэн, старший сын вождя, предостерегающе крикнул, опасаясь, что мы опрокинемся, и действительно, я тут же ощутила неустойчивое качание пироги. Стоя спиной к ветру, я расправила крылья. Послышалось чье-то восхищенное восклицание. Несколько секунд мне казалось, что мы лишь скользим по инерции, но затем я убедилась, что лодка, почти уже остановившаяся, вновь набирает скорость. Впервые в жизни крылья действительно, а не в воображении несли меня вперед, пусть и не по небу.

Все-таки вторая пирога, где не переставали грести, двигалась быстрее, и я, поработав парусом еще некоторое время, вновь села на весла. Точнее, весло у каждого гребца было одно, и им гребли попеременно то слева, то справа. Но будь ветер сильнее, как знать, кто вышел бы победителем в гонке.

Пироги плыли быстрее идущих через джунгли аньйо, зато те двигались по прямой, так что к тростниковым зарослям мы прибыли одновременно. Я критически осмотрела членистые стволы, постучала по ним рукоятью каменного топора (тяжеленная, доложу я вам, штука!), проверяя на прочность, отобрала те, что сочла подходящими, и отдала распоряжения рубщикам. С первым этапом строительства корабля мы управились довольно быстро: солнце еще не добралось до полудня, а из стволов тростника уже был связан трубчатый настил, укрепленный снизу двумя поперечными — точнее, продольными, если смотреть по курсу корабля, — стволами. Каждый седьмой ствол сделали длиннее прочих на три ширины пироги и дважды просверлили насквозь с каждой стороны.

Сложнее было пробуравить каменными инструментами отверстия в бортах лодок, но наконец и это было сделано, после чего настил был уложен так, что выступающие концы стволов легли поперек пирог. Через борта и отверстия в стволах пропустили веревки, крепко привязав настил к лодкам. Между длинными стволами в пирогах по-прежнему можно было сидеть. Внутренние борта обеих пирог уперлись в продольные трубки, что придало конструкции дополнительную жесткость.

Самые большие сложности возникли с мачтой. Ствол тростника подходящей длины, около десяти локтей, найти удалось, и прорубить для него дырку в центре плота тоже было несложно, однако он упорно не хотел стоять вертикально — то кренился набок, то проваливался в дыру. Весил он пусть и не столько, сколько сплошной древесный ствол того же диаметра, но полсотни фунтов в нем все-таки было, и мне меньше всего хотелось, чтобы он свалился, когда мы будем в открытом море. Мы закрепили на вершине будущей мачты четыре веревки-растяжки и привязали их к четырем углам плота-настила. Чтобы она не проваливалась, привязали, на манер крестовины меча, перпендикулярный кусок ствола немного выше основания, но конструкция все равно выглядела хлипкой и ненадежной. А если подует ветер? Наконец мне пришла в голову идея: опустить мачту так, чтобы ее основание уходило в воду, и насадить на это основание большой и массивный, но при этом узкий и обтекаемый деревянный поплавок. Он должен был сыграть роль и противовеса, и киля, а заодно уменьшить нагрузку на поперечный брус, удерживающий мачту. Теперь я понимаю, что, если бы не эта идея, нас перевернуло бы первым же хорошим порывом ветра…

На то, чтобы вырубить эту штуковину из древесного ствола, продолбить в ней гнездо под мачту, а потом еще просверлить с боков перпендикулярные отверстия для закрепляющих мачту веревок, у моих подопечных ушло два дня. Сразу все не могли обрабатывать один поплавок, поэтому большинство туземцев вернулись в селение, но я ночевала возле тростниковых зарослей вместе с оставшимися. Я была так возбуждена, что почти не спала и все время подгоняла сменявших друг друга работников. Думаю, без моих понуканий они провозились бы втрое дольше. Нгарэйху — неплохой народ, но жизнью тропиках слишком комфортна, чтобы воспитать привычку к усердному труду.

Рей я решила не делать, чтобы не усложнять конструкцию, где и так слишком многое держалось на связанных крест-накрест стволах тростника. По моему проекту основания паруса, имевшего форму равнобедренного треугольника, следовало привязывать к концам тех стволов настила, с помощью которых настил крепился к пирогам. Этих стволов — более длинных, чем остальные, — было пять, соответственно, пять уложенных поверх пирог концов с каждой стороны, что позволяло ставить парус под разными, хотя и фиксированными углами.

И вот наконец после того, как усилиями дюжины мужчин и женщин был сшит парус (я тоже было в этом поучаствовала, но быстро исколола себе пальцы рыбьей костью и предоставила туземцам с их более грубой кожей доканчивать остальное), корабль был готов. Еще раз осмотрев это чудо судостроительной мысли — особенно жутко выглядел тяжелый кожаный парус из неряшливо и криво сшитых лоскутов, — я отдала команду спустить его на воду. На берегу он весил довольно-таки много, мы не без труда дотащили его волоком до воды. Но, когда это сооружение наконец закачалось на волнах, которые были посильнее, чем в первый день строительства, но еще далеко не штормовые, я еще раз мысленно обозвала себя сумасшедшей. Вот на этом утлом плоту, уложенном на две долбленые лодки, я собираюсь пересечь две тысячи миль океана? Но — другой надежды выбраться с острова не было.