Казанова - Иен Келли

Разумеется, одна вещь, которую вы имеете, лучше двух, которые вы могли бы иметь.

Екатерина Великая

В России уважают только тех людей, которых надо просить о визите. Те, кто приходит сам, не ценятся. Возможно, это правильно.

Джакомо Казанова

Казанова покинул Ригу ради Санкт-Петербурга 15 декабря 1764 года. В то время года это было отважное решение, поскольку погода была «отвратной», и он не смог даже выйти из своего шлафвагена — экипажа наподобие гигантской кровати на колесах — в течение шестидесяти часов, которые потребовались, чтобы добраться до новой российской столицы. Не покидал экипаж и его компаньон, молодой камердинер-математик Ламбер, который занимал Джакомо. Ламбер бесконечно говорил о геометрии, и Казанова понимал, что они расстанутся, как только математик окажется в месте, где можно будет найти ему замену, на что надеялся в имперском Санкт-Петербурге. В этом месте мемуаров Казанова неверно указывает одну ключевую дату, когда утверждает, что находился в Риге во время визита туда царицы Екатерины II Великой. Его оценка характера, стиля и интеллекта императрицы в четырех случаях, когда они действительно встречались (позже в 1765 году в Санкт-Петербурге), получила признание князя де Линя, который хорошо знал Екатерину и отозвался о написанном Казановой как об одном из самых прекрасных, наиболее правдивых и ясных мемуарных портретов известной монаршей особы. Таким образом, странно, что Казанова солгал о встрече с императрицей в Риге, где на самом деле она побывала за несколько месяцев до него. Это было смелое художественное решение автора, но неудачное; все, что заявляет Джакомо, поддается проверке, но не всегда его слова правдивы.

Для европейского читателя, однако, Екатерина II, носившая титул «Императрица и Правительница всея Руси», в 1765 году оставалась в пределах России, и потому здесь нет противоречия с художественным приемом автора, помещающего императрицу в повествовании на окраину ее империи в соответствии с моментом вступления туда героя рассказа.

Казанова прибыл в Санкт-Петербург 21 декабря 1764 года, в день зимнего солнцестояния, когда солнце стоит над Невой в течение лишь пяти часов с четвертью. Все в России смущало его. Он нанял франкоговорящего камердинера-казака и снял жилье на Милионной улице, идущей от Зимнего дворца к Летнему саду. Это было фешенебельное место для иностранцев, в центре, но не бросающееся в глаза, поскольку находилось позади фасадов зданий, как тех, что смотрели на Неву, так и других, обращенных на Невский проспект. В своих комнатах он с удивлением обнаружил, что российские печи оказались неспособными хорошо прогреть помещение. Ему пришлось купить мебель, поскольку ему не предоставили ничего. И, собираясь непринужденно общаться благодаря прекрасному знанию французского языка и проживанию в квартале, где имели жилье многие итальянцы, французы и британцы, он увидел, что в городе все говорят на немецком языке, который Джакомо с трудом понимал.

Санкт-Петербургу, столице страны с населением в двадцать восемь миллионов человек, едва исполнилось шестьдесят лет, и здесь жила подавляющая часть полумиллионной российской аристократии. «Младенчество» Юрода, как выразился Казанова, придавало ему вид «руин, созданных с Определенной целью». Будучи венецианцем, он мог заметить ту поспешность, с которой возводились здания на ненадежной болотистой почве. Аксонометрические карты того периода свидетельствуют о наспех построенных в столице дворцах, церквях среди огородов и рынков, шатких мостах, деревянных фасадах и мостовых. Это был оживленный порт и новейшая столица Европы, экспортирующая сырье империи — железо, кожу, коноплю и парусину. По словам одного посла, здесь пахло рыбными заводами и ревенем. Тем не менее вскоре Джакомо распаковывает вещи и начинает искать театральных контактов, масонов и возвышения в обществе, благодаря множеству рекомендательных писем, которые получил после отъезда из Лондона. Придя с одним из них к полковнику Петру Ивановичу Мелиссино (греку на службе в русской армии и бывшему любовнику синьоры да Лольо), Казанова через цепочку письменных рекомендаций сводит знакомство с двадцатишестилетним офицером Степаном Зиновьевым. Зиновьев был двоюродным братом могущественных братьев Орловых, причастных к перевороту, вознесшему в 1762 году Екатерину II на престол, а один из братьев, Григорий, пользовался влиянием, будучи фаворитом царицы.

Зиновьев был другом британского посланника, сэра Джорджа Макартни, «красивого молодого человека большого ума» (ему было двадцать восемь лет), который «имел английскую дерзость» сделать беременной одну из фрейлин царицы. За этот проступок, в конечном итоге, он был отозван в Лондон, а его возлюбленную сослали в монастырь. Знакомой фрейлины была некая мадмуазель Сивере, которая отличалась более осмотрительным поведением и вышла замуж за князя гораздо моложе себя, за Николая Путяткина. Сивере дружила с певцом-кастратом Путини, который привез в Санкт-Петербург Галуппи, знавшего мать Казановы. Таким образом, в Санкт-Петербурге стал формироваться привычный Джакомо круг общения, состоявший из армейских офицеров, эмигрантов из Италии и Греции и, конечно же, из местных театралов, прибывших большей частью из Франции и Италии. Джакомо возобновил контакт со своим пражским знакомцем Джованни Локателли, миланским театральным импресарио, который в Санкт-Петербурге стал управляющим рестораном в бывшей императорской резиденции Екатерингофе. В этом ресторане, «по рублю с гостя, без вина», подавали «превосходные блюда». Кроме того, Казанова также познакомился с обществом города благодаря банкиру-греку Деметрио Папанелопуло, который каждый день приглашал итальянца к себе на обед, видимо, ради приятной компании и общения с вновь встретившейся в Санкт-Петербурге богемой.

Казанова вскоре выяснил, что знакомые ему итальянские танцовщицы имеют влиятельных друзей. Джованна Мекур, урожденная Кампи из Феррары, была танцовщицей и содержанкой, но представила его статс-секретарю Екатерины. Иван Перфильевич Елагин, в честь которого теперь называется остров, был также главным масоном Санкт-Петербурга, у него был грот для проведения тайных каббалистических церемоний, располагавшийся под водным павильоном его дачного имения. Несомненно, Казанова хорошо был об этом осведомлен, поскольку стал близким сподвижником Елагина, а через него и графа Панина, который имел сомнительную честь быть причастным к убийствам Петра III и Павла II, мужа и сына царицы соответственно. Вероятно, именно через Елагина Казанова узнал, что Дашкова — женщина, бывшая правой рукой Екатерины во время переворота и получившая известность как глава академии наук в России — не была любовницей Панина, как часто утверждали, но была его дочерью. Дашкова и Казанова вскоре познакомились; а благодаря графу Панину в итоге Казанова был представлен самой царице.

На самом деле впервые Джакомо увидел Екатерину II на маскараде, состоявшемся в Зимнем дворце спустя несколько часов после прибытия итальянца в Санкт-Петербург. Хозяин комнат на Миллионной улице сообщил ему, что вечером должен быть бал на пять тысяч персон. Об этом событии, в частности, упоминает британский посланник Макартни. Тогда Джакомо не поговорил с императрицей, присутствовавшей на маскараде инкогнито. Когда Казанова прибыл в Санкт-Петербург, Екатерина правила всего два года и старалась заручиться одобрением общества и аристократов, поддерживая расположение последних, в том числе с помощью грандиозных празднеств для всех, кто может прийти на них надлежаще одетым. Она потратила на один из маскарадов более пятнадцати тысяч рублей, хотя ее годовой доход до того, как она стала царицей, составлял тридцать тысяч. Дворяне и все посетители отлично разбирались в том, как вести себя по-венециански; правила этикета диктовали, как и что надо носить, а столы ломились от «пирамид со сластями и конфетами, от закусок и горячих мясных блюд». Маскарад, упомянутый Казановой, проводили 21 декабря 1764 года в венецианском стиле — одна из причин, возможно, почему он решил туда поехать. Джакомо прибыл в традиционном венецианском длинном плаще с капюшоном («домино»), но был вынужден послать за маской. Затем он отправился от Миллионной улицы к Зимнему дворцу.