Волжский рубеж - Дмитрий Агалаков

Он официально попросил встретиться Россию и Турцию на нейтральной стороне, при свидетелях, и в подробностях разъяснить все пункты Сан-Стефанского договора, по которому так поспешно были поделены огромные европейские территории. А вот Англия вдруг стала готовиться к войне, и лорд Биконсфильд не скрывал, кто теперь его враг. Министр иностранных дел Великобритании Дерби, симпатизировавший России и ранее говоривший своему премьеру, что тот «ставит не на ту лошадку», подразумевая Турцию, публично ушел в отставку. Россия поняла, что дела начинаются нешуточные, а новую войну она не потянет. Тем более, с такими грозными державами, как Англия и Австро-Венгрия. Грезы о счастливой концовке войны с радужными перспективами вдруг начали меркнуть на глазах.

Придворные русского царя однажды увидели, как, стоя у окна, выходившего на Сенатскую площадь, он вдруг закрыл лицо руками и прошептал:

– Господи, возвращается тот же сон! – По спине императора точно пробежала дрожь. – Все тот же кошмар!..

Лишь немногие поняли, о чем идет речь. Это Александру Второму, а не его несчастному отцу, опозорившему страну, пришлось глядеть побитым псом в глаза иностранным дипломатам! А ведь это был первый год его царствования! Он должен был начаться по-другому!..

Россия обратилась к Бисмарку как к посреднику, ведь канцлер шел на сближение с восточным соседом. Но тот заявил, что является всего лишь «честным маклером», тем самым сказав, что его дело – сторона. Он мог только посоветовать соседу и впрямь-таки встретиться за круглым столом и объясниться с великими державами.

Бисмарк милостиво приглашал всех к себе и высказал желание быть председателем на правах хозяина.

Россия не смогла отказаться от встречи. Сам Александр Второй, разумеется, не поехал выяснять отношения. Два новоиспеченных фельдмаршала Романовых тоже отказались. Они сказали, что дипломатия – не их конек. И потом, еще недавно они были триумфаторами, а что теперь?

Исход конгресса оставался неясен.

Был послан князь Александр Михайлович Горчаков, самый авторитетный дипломат России, аж Николаевской закалки, лицеист и однокурсник Пушкина. Все бы хорошо, но ему уже исполнилось восемьдесят лет, и живость ума его давно присмирела. Тем более что и ошибки за ним водились, и его инертность была известна всем. А в Берлине нужен был боец. И с ним поехал граф и генерал Петр Андреевич Шувалов – герой недавней Балканской войны. На него, боевого офицера и дипломата, более и надеялся Александр Второй. Он думал так: Горчаков станет подсказывать, Шувалов – биться. Но в Берлине оказались политики почище и первого, и второго.

Сразу оказалось ясно: Германия, на которую так рассчитывал Александр Второй, не хотела поддерживать Россию. Недаром юлил канцлер Бисмарк. Он уже тогда, в первые дни после окончания Балканских войн, был обеспокоен чрезмерным усилением России. Недавно наголову разбитая Франция, тяготевшая последние годы к Российской империи, тоже ее не поддержала: она смертельно боялась сильной Германии. Премьер-министр Великобритании, хитрый политик и романист Бенджамин Дизраэли, прибывший на конгресс лично отстаивать интересы своей страны, видя упрямство русских, один раз при всех даже заказал поезд из Берлина, давая понять, что бросает конгресс и уезжает готовиться к войне. Его удержали. Дьюла Андраши Старший, как и Дизраэли, настаивал на полном пересмотре той политической карты, которую нарисовали во время Сан-Стефанского мира. Горчаков заботился о главном: Южная Бессарабия должна остаться за Россией. Его можно было понять – потеряв собственную территорию, он мог бы собирать вещи и ехать в самую отдаленную свою деревню доживать свой век. Болгария его интересовала уже мало. Доблестный командир Шувалов, попавший в клетку с такими асами, как Бисмарк, Дизраэли и плут Андраши, сдавался. Тем более, граф понимал, его настойчивость может повлечь за собой новый европейский конфликт. Но кто он такой, чтобы вот так, сходу, решать судьбы народов? Разумеется, ни хитрый Горчаков, ни боевой Шувалов никогда не сказали бы друг другу одной вещи, но им очень этого хотелось! Дипломаты не должны говорить о том, что думают! Но сказать хотелось безумно!.. В Берлине должен был присутствовать сам Александр Второй, царь всея Руси, и сам должен был решать – быть новой войне или не быть. Сталкивать народы лбами или не сталкивать. А не посылать статистов, хоть и родовитых, надеясь лишь на чудо. Все это понимал и сам Александр Второй, мучаясь от своего заведомо неверного решения в Зимнем дворце, но так не хотел позориться лично, понимая, что его будут ломать, выкручивать ему руки. Все же прекрасно знали, что Россия после Балканской войны порядком ослабела, поиздержалась, потеряла в живой силе. А два государства, Англия и Австро-Венгрия, могут хоть завтра живенько собрать армии и ударить и с моря, и с суши. И еще неизвестно, как поведет себя железный канцлер Германии! И тогда действительно Европа погрузится в ад. Да, скорбная тень Крымской войны, однажды в молодости накрыв Александра Второго, уже никогда не уходила. Он жил под этой тенью…

Так вот, на Берлинском конгрессе чуда не случилось. От «Новой Болгарии», придуманной в Сан-Стефано, осталась одна треть, и эта треть уходила на север за Балканы. На юге Болгарии образовывалось новое государство под властью османов, их автономная провинция, и называлась она Восточная Румелия. Этакая буферная зона между Оттоманской империей и Россией с ее союзниками-славянами. Часть территорий, открывавших несостоявшейся «Новой Болгарии» выходы к Мраморному и Средиземному морю, оставалась за турками. На Кавказе обратно пришлось отдать Баязет, под которым в разное время полегло столько русских солдат! Босния и Герцеговина оставалась за Австро-Венгрией. Были и другие значительные уступки. Бенджамин Дизраэли, совсем не желавший еще одной войны с Россией, а игравший по большому счету в Берлине спектакль, не мог даже поверить в такой поворот событий. К тому же его искусный спектакль и якобы серьезные приготовления к войне стоили Турции острова Кипр – она отдавала его Англии. Это было условие Дизраэли встать на сторону османов. Не ожидала такого благоприятного исхода событий и Австро-Венгрия, хотя она вела себя в лице бывшего графа-революционера Андраши еще настойчивее. Все цели западных держав были достигнуты. Россия не получала выхода в Средиземное море – это безумно радовало Англию. Россия не смогла создать на Балканах великий союз славянских народов – это утешало Австро-Венгрию. И наконец, Бисмарк тоже получил кусок – Россия, извечный враг Германии, не смогла стать сильнее благодаря этой войне. Более всего оказались удивлены турки: они отдали победителям почти все, что у них было дорогого, кроме Константинополя, но благодаря хитростям европейской политики большую половину без капли пролитой крови вернули назад. Но это и была ее Величество Политика! В служебной записке царю Александру Второму чуть позже Горчаков напишет: «Берлинский конгресс есть самая черная страница в моей служебной карьере». Царь ответит так: «И в моей тоже».

Итоги Берлинского конгресса громом среди ясного неба покатились по России. Конечно, простому народу было до этого конгресса как до Луны. Но в кругах русской интеллигенции, растущей и крепнущей с каждым годом, и прежде недолюбливающей монархический режим, возмущение рвалось наружу. На Берлинском конгрессе русской дипломатии переломили хребет – это было ясно всем. И западным державам, и самой России. Сто тысяч русских людей полегло в горах и на равнинах Болгарии за святое дело – человеческую свободу, за братьев-славян, которых веками мучили и унижали, появилась реальная возможность объединить весь славянский мир, шанс, дающийся раз в тысячелетие, а бездарные полусонные российские политики не смогли удержать этого почина!