Венерин башмачок - Алина Знаменская

…Когда у Нуами немного приболел живот, она никому ничего не сказала. Она решила, что за ужином съела салата больше, чем нужно. Нельзя есть много зелени, от этого бурчит в животе. Нуами знала это, но иногда забывала. Она просто объелась зеленью. То же самое она сказала себе, когда заглянула в унитаз, перед тем как нажать на кнопочку бачка. Слишком много зелени…

Нуами знала: если хозяин узнает о ее состоянии, он не станет разбираться — салат не салат… Он немедленно отстранит ее от детей. Уволит. Слишком уж трясется он над детьми. Его можно понять. Дети родились недоношенные, с маленьким весом. К тому же он так ждал сына. Его первая жена не могла родить, и господин Умару взял вторую жену, белую. Белая жена принесла ему троих детей. Старшая девочка такая хорошенькая, что залюбуешься. Теперь господин Умару и слушать не станет про какой-то там салат. Поэтому, когда доктор пришел к детям после работы, Нуами держалась молодцом, улыбалась во все тридцать два белоснежных зуба, протягивая доктору Умару его дочь. Сегодня доктор побыл с малышкой совсем недолго. Не доставал Нуами расспросами и ограничился обычным осмотром. Его беспокоило состояние жены, она это сразу поняла. Едва хозяин ушел, Нуами посадила девочку в манеж и кинулась в туалет. Она едва добежала. К ночи ей стало совсем плохо, она не могла стоять. Девочка плакала, а Нуами, свернувшись клубком, стонала на диване. Ее трясло так, что стучали зубы. Утром ее в таком состоянии обнаружила горничная. Она не стала слушать слезные мольбы несчастной няни. Позвали медсестру, которая немедленно позвонила доктору. Медсестра сама посадила маленькую Марию на горшок. Девочка капризничала. Когда ее подняли с горшка, сомнений не осталось: ребенок заразился. Вконец измученную Нуами вместе с воспитанницей немедленно госпитализировали.

…О состоянии дочки Маши она узнала не сразу. Только когда температура нормализовалась, Лиза стала подниматься и ходить. Пришел Умару, и она без труда прочитала в его лице новую заботу.

— Как дети? — Она ухватилась за руку мужа и заглянула в его глаза.

— С близнецами все в порядке, — вымученно улыбнулся Умару.

Лиза испугалась. Она сильнее сжала его руку.

— А Маша? Что — Маша?! — От того, что он молчал, сердце словно застряло в животе и билось там, как пойманный воробей. — Ну говори же! Она заболела?!

— Она в больнице, — кивнул Умару.

…Лиза стояла, прижимаясь лбом к прохладному стеклу палаты. Врачи в синем толпились вокруг стола. Лиза видела только маленькую ручку, ставшую за эти дни совсем тоненькой. От ручки тянулась трубка системы. Умару тоже был там, среди врачей, но Лиза не видела его. У нее в глазах была только эта маленькая ручка. Лиза жаждала вцепиться в нее, держать. Ей казалось, что она одна в состоянии помочь своей девочке; она одна может и должна удержать ее в этом мире, не дать уйти. Но Лизу к дочери не пустили. Чертовы порядки! Зато здоровые и сильные врачи слишком спокойно, слишком равнодушно, как казалось Лизе, двигались вокруг ее девочки, не пытаясь совершить невозможное. Лиза скулила за закрытой дверью подобно собаке, у которой отняли щенков. Она давилась слезами собственной беспомощности, она испытывала отвращение к собственной слабости, к своим трясущимся коленям и высохшему от болезни телу. Мир вокруг раскалился докрасна и гудел, гудел… Потом она поняла, что это гудит в кармане ее телефон. Трясущимися руками она достала мобильник и увидела на дисплее родное «мама». Лиза всхлипнула, как в детстве, и, как спасительную надежду, прижала к щеке мобильник.

— Мама! — проговорила она, захлебываясь слезами. — Она умирает, мама! Наша Машенька умирает! Помоги мне…

* * *

Все же перед отъездом Ульяна не выдержала. Не смолчала. Все оказалось не так в этот ее приезд к сестрице. Все не так. И виновата во всем сама же сестрица Инночка. А кто же еще? Все потому, что счастья захотела. Всю жизнь его искала и не устала от поисков. А какое еще такое счастье-то в пятьдесят лет? Детей собери вокруг себя и радуйся. Нет, нужна любовь! А с чего началась вся свара? С любви и началась. С Андрюшкиной. Он заявился к матери и объявил, что от Кристинки ушел и жить будет дома, поскольку Оксана его отвергла.

Стали разбираться и выяснили, что давеча он надел свой парадный костюм, купил цветов и поехал к любимой женщине делать предложение. А она развернула его на 180 градусов и заявила, чтобы он возвращался к жене и не маялся дурью.

Андрея встретил полковник и стал утешать при помощи коньяка. Инна Викторовна возмутилась такой поспешности сына. Зачем, дескать, сразу предложение делать? От одной и сразу к другой! К чему, мол, такие крайности? Слово за слово, Андрюшка хлопнул дверью и покинул отчий дом. Вернее, материнскую обитель. Вот тут Ульяну и прорвало. Может быть, она бы и смолчала, не окажись в тот момент на семейной кухне Верховцева, который закусывал куриной ножкой, отложенной для себя Ульяной Викторовной. И ведь все в доме знали о том, что она любит ножки, и в прошлые свои приезды она с таким вопиющим невниманием не сталкивалась.

— Раскидала, значит, детей… — начала Ульяна, обращаясь к сестре, но наблюдая за Верховцевым. — Рассовала по углам, успокоилась.

— По каким таким углам я их рассовала? — с пылу с жару подхватила та. Она еще от перебранки с сыном не остыла. — Я все для них сделала! Все им отдала!

— Что сделала-то? — подначивала Ульяна, краем уха улавливая, как смачно хрустит куриной ножкой приблудный полковник. — Кого Андрюшке позволила в жены взять? Чуду, какую и не придумаешь!

— Будто он меня спрашивал! А то ты Андрея не знаешь, Ульяна! — отмахивалась Инна Викторовна, перетирая тарелки. Она рукам дело искал», ей тошно было после ссоры с сыном.

— Знаю. Знаю, что он — дитя неразумное, а ты — мать. Как допустила? А теперь винишь его, а в чем он виноват?

— В том и виноват, что башкой не думает вперед! Ульяна все смотрела на Верховцева, и так он бесил ее своей невозмутимостью, что она только выжидала момент, чтобы вцепиться в него напоследок, как он в ту курицу.

— На то ты и мать, чтобы за детей все обдумать. А просто тебе так удобнее, вот что я тебе скажу!

— Что удобно-то мне? Что ты несешь?

— А то и удобно! Что они не на глазах! Андрюшку спихнула абы за кого, Лизу так вообще, срам сказать, куда сплавила…

— Я — сплавила?! — задохнулась Инна Викторовна.

— А кто же? Я, что ли? Чтобы самой на старости лет вольготней было любовью заниматься!

— Ульяна Викторовна! — Брови полковника удивленно полезли вверх.

— А я шестой десяток Ульяна Викторовна! — обрадовалась та, что наконец задела полковника за живое. — Что, правда-то глаза колет?

Инна Викторовна махнула рукой и быстро вышла из кухни. Но Ульяне она и не нужна была. На ее удочку попался полковник.

— Зачем же вы так с сестрой? — укорил он гостью — Инна к вам всем сердцем.

— А она знает, за что мне добром платит! — отрезала Ульяна. — А ты в наши родственные дела не лезь. Ты здесь кто? Нет никто! Ноль! Вот!