План спасения - Дмитрий Горчев

Ну вот, например, я тогда не знал, что у женщин бывает Святое. И как-то раз предложил шутки ради одной малознакомой девушке выйти за меня замуж. К моему огромному изумлению, она немедленно согласилась. А когда я ей рассказал, что это я так пошутил, я тут же приобрёл себе страшного Врага. С тех пор я больше так никогда не шучу.

Кроме того, в те времена я ошибочно полагал, что девушку можно оскорбить стоящим по её поводу Хуем, и очень конфузился, когда этот постыдный факт как-то проявлялся во время, скажем, совместного танца. Это сейчас я знаю, что при помощи стоячего Хуя женщину можно в самом худшем случае рассмешить, но совсем никак невозможно оскорбить её женское достоинство.

А в целом, конечно, были у меня тогда с девушками очень непростые отношения. Нет, конечно, я не так уж был совсем лишён женской ласки — нельзя жить в общежитии педагогического института и быть совершенно лишённым женской ласки, невозможно это, но всю эту ласку оказывали всё время не те, не там и не так. А которые были те — они еблись с такими уж уродами и мудаками, что просто хоть плачь. Ну вот как можно быть такой дурой, чтобы ебаться не со мной, таким замечательным, а с вот ЭТИМ. Я ж с ним водку каждый день пью и знаю его как облупленного. Ну вот сидят, допустим, юноши и девушки, пьют вино семиреченское. И с кем, спрашивается, уйдёт в дальние покои самая лучшая девушка? Правильно — с гитаристом, который спел ты-вдруг-садишься-за-рояль-снимаешь-с-клавишей-вуаль. Ну или а-ззаходите-к-ннам-на-огонёук.

И вернутся они часа через полтора печальные и помятые, и осыпались с самой лучшей девушки краски, смотреть даже на неё противно. Ну как будто она при тебе съела из урны окурок.

А потом прошло много лет. И стал я умудрённый и повидавший. И ебитесь кто с кем хочет — не жалко это и не удивительно.

Когда-нибудь я про это тоже чего-нибудь скажу, но не сейчас, нет, лет в семьдесят, наверное. А то все живые ещё пока.

Как-то так удивительно сложилась жизнь, что никогда раньше не видел, как взлетает вертолёт.

Оказывается, вертолёт совсем летать не хочет и не умеет. Он хочет стоять на полянке, свесив по бокам пропеллер, и чисто абстрактно иногда размышлять насчёт чому я не сокил. Для Полётов на Небо он предназначен примерно как пивной ларёк из произведения писателя Житинского. Или, скажем, сарай с разным мелким инвентарём наподобие граблей и тяпок.

Хуже вертолёта к летанию приспособлена только космическая ракета. Я однажды служил в военно-строительных войсках и наблюдал такую ракету, когда она улетала в Космос. Она медленно-медленно отрывала свою толстую Жопу от бетона, потом некоторое время висела, шатаясь, в двух метрах от земли, обдумывая, видимо, соблазнительную мысль про то, что а чо бы прямо сейчас не завалиться набок и не устроить тут всем вам Невъебен-ный Праздник. Потом она как мюнхаузен карабкалась и карабкалась на небо, куда-то наверное выползала, видимо, парила там в невесомости и становилась прекрасная и летучая, но этого уже нихуя никому не было видно.

Однажды, когда я пил возле дерева пиво-балтика, подошёл ко мне человек в шляпе и пиджаке на голое тело и сказал со значением: «Папа Римский Пий IV показал конкистадорам масонскую курицу».

Сообщив это важное сведение, он удалился.

А я потом два с половиной часа размышлял про: Папу Римского Пия IV, Папу Римского Павла II, про целибат и американских батюшек, которые ебут детей, про конкистадоров, кастанеду и кьеркегора и про такую уже совсем невозможную дрянь, про которую и думать-то неудобно.

Нет, давно уже пора этих сумасшедших запретить.

Сидел я однажды под сосенкой недалеко от платформы Переделкино и рассматривал Шышки.

Думал: «Вот Шышка. Вот ещё одна Шышка. И ещё одна Шышка. И вот Шышка. Шышек много». Мысли.

Вдруг подходит человек. Не так чтобы совсем бомж, но близко, очень близко. Из интеллигентов.

«Извините, — говорит, — который час?» «Пять минут второго», — отвечаю.

Человек не уходит. «Извините ещё раз, — говорит, — а как вас зовут?» «Зачем?» — спрашиваю тупо. «Пообщаться», — говорит. На пидора вроде не похож. «Зачем?» — снова спрашиваю ещё тупее. «Ну это… Проблемы же у всех… В семейной жизни… У всех же бывает…» «У меня нет проблем, — говорю я раздельно. — У меня нет семейной жизни. Я не хочу ни с кем общаться».

Я иногда умею правильно говорить такие штуки, так чтобы люди сразу шли нахуй. Я даже иногда умею правильно сказать «ступай, голубчик, ступай», но это редко.

Человек ещё некоторое время стоит, видимо, потрясённый, затем сухо говорит «извините» и удаляется.

Минут через пять надо мной нависает тень уже совсем другого человека. «Здорово, брателла», — говорит Другой Человек и протягивает руку со страшными чорными ногтями. Из-за его плеча выглядывает давешний интеллигент. «Блять! — думаю я. — Сейчас же все мозги вы-ебут, потом драться полезут». «Сидишш?» — это Другой Человек задаёт самый тупой из всех идиотских вопросов. «Нет, — говорю, — уже не сижу. Уже иду на электричку. В другой раз как-нибудь поговорим, ладно?»

Ну и пошёл действительно на электричку. Люди стояли неподвижно и смотрели мне вслед.

Я вот думаю: может быть, они на самом деле просто любят побеседовать с обитающими в посёлке Переделкино прозаиками и поэтами. О жизни там, о судьбах России, ну и вообще мало ли о чём можно поговорить.

Напротив метро просвещения с нечеловеческой скоростью уже почти возвели Торговый Центр. Возводят его днём и ночью в три смены, ибо истосковались жители проспекта просвещения и прилегающих культурно-художественных улиц и проспектов: художников, композиторов, поэтов, Луначарского, есенина, Кустодиева и разных других по настоящему отдыху — по боулингу, Макдональдсу и казино. Весь день трудятся они в промзоне парнас, а вечером и пойти некуда. Вот на озерках всё как у людей — и стриптиз, и трахтенберг, и всё чего только можно пожелать. Теперь зато и у нас будет.

Вообще всегда хочется помечтать. Например про то, что вот откроют этот Торговый Центр — а там можно купить все действительно необходимые для человека предметы, такие как поварёшка, шурупы и грибок для штопки дырявых носков.

А то вот я однажды искал поварёшку, а мне везде предлагали набор из двенадцати предметов из особо прочной стали. А нахуя мне эта особо прочная сталь? Мне из неё заточку, что ли, выпиливать? Да ещё из этих двенадцати предметов я знаю назначение только собственно поварёшки, ну и ещё шумовки, а остальные совершенно неизвестно для чего.

А тут вдруг заходишь в этот Центр — а там ВСЁ есть — и прищепки, и алюминиевые ложки, и тройной одеколон.

Ведь тройной одеколон — он был вовсе даже и не одеколон, это был Эликсир. Им всё можно было делать — лить его на себя перед свиданием с девушкой, пить, мазаться им, чтобы не кусали комары, он помогал от ожогов, порезов, глубоких ран, половых инфекций и эрозии шейки матки, он лечил мизантропию и примирял с некрасивой окружающей действительностью.