Аскольдова невеста - Елизавета Дворецкая

Правда, если бы не Станила, он не стал бы искать девушку, похожую на Дивляну, и не встретил бы Красу, и она пропала бы там, на Добшином займище… Все было правильно, но доводы не действовали, и Велем больше всего хотел своими руками придушить «синца темнообразного», отнимавшего у него женщину, которую он, Велем, считал своей и имел на это все права.

А Станила сейчас старался держаться, как подобает князю. Вместо лохматой медведины на нем была нарядная красная верхница с вышивкой и желтыми полосками шелка, золотая княжья гривна на шее, меч у пояса и золоченый топорик в руке, почему-то голядская шапка, отороченная с трех сторон соболем и с позолоченными свитенями и бляшками спереди. Даже, несмотря на шрам, теперь он уже не был похож на лешего, а старейшин и жриц приветствовал самым учтивым образом.

Сопровождали его кривичские нарочитые мужи, воевода Жданец, а также Безвида и Незвана. При виде этих двух женщин Велем сразу вспомнил, что Дивляна уже сталкивалась с одной из них, что они помнят ее в лицо и знают ее силу. И сердце ухнуло куда-то вниз, в животе похолодело от страха. Конечно, Краса под паволокой по внешнему виду ничем не отличается от Дивляны под той же паволокой. Но волхвы видят больше. И то, что в Красе нет силы истинной Огнедевы, Безвида сразу поймет, как поняла старая слепая Даргала, едва прикоснувшись к ее руке. Но, в отличие от Даргалы, Безвиду молчать не уговоришь. Селяня, поймав его взгляд, многозначительно качнул в руке топорик Жиргаса и опустил уголки губ: дескать, маловато Дивляна Незване врезала в тот раз возле крады…

Зато Станила, увидев на тропе среди мужчин Велема, почти просиял. Он убедился, что ладожский посол здесь, а значит, и его сестра поблизости.

— Не ждали мы тебя увидеть, Станислав Велебранович! — сказал Велем после приветствия, и язвительность в голосе ему подделывать не пришлось. В его глазах Станила видел скрываемую острую тревогу, недовольство и враждебность, объяснение которым находил без труда. — Только ты княжий топорик принял, а уже землю свою покинул, в такой дальний путь пустился. Не боишься, что люди без тебя заскучают?

— А я не ждал, что ты мою землю так скоро покинешь, Велемысл Домагостич! — насмешливо и с явным чувством превосходства отозвался Станила, сохраняя, однако, внешнюю вежливость и даже приветливость. — Или я нечестно принимал тебя, что ты, не простившись, уехал? Или я тебя на пиру на худое место посадил, или братиной тебя обнесли? Или честь твою злым словом задели? Что же за молва обо мне по всем землям пойдет, если гости от меня без прощального поклона бегают? Вот, пришлось самому вдогон пуститься. Спасибо, друг мой Радим Забериславич помог, задержал вас, чтобы могли мы по чести распрощаться.

— Попрощаться с тобой не откажусь! — с той же издевкой ответил Велем. — Прямо сейчас и начнем?

— Теперь рано. Не все дела мы решили. А прежде чем за дела приниматься, надо стол накрыть да пива выпить. Так, Радиме?

Все вместе они приблизились к воротам святилища.

— Здоровы будьте, матери честные! — Станила со всей почтительностью поклонился жрицам. — Да будут боги к вам благосклонны, роды ваши многочисленны, столы обильны, стада бесчисленны, дети здоровы, а Числомерь-гора всем белым светом почитаема. Дозволите мне войти, Рожаницам дары Поднести, у богов благословения попросить?

— Всякий, кто родных богов почитает, в их доме приют и честь найдет, — ответила ему одна из старших жриц, Радвила, голядка, хорошо говорившая по-словенски. — Войди, внук Перуна.

Вслед за Станилой, Радимом и Велемом в ворота стали проходить их люди. А старая Даргала, стоявшая у резного столба, вдруг воскликнула: «Стой!» — и подняла клюку, преграждая кому-то путь.

Возникло замешательство, толкотня, люди стали оборачиваться. На тропе стояла Безвида, и клюка старой жрицы зависла перед ней, не давая пройти к воротам.

— Ты не должна входить в дом Жемен-мате в праздник Рожаниц, — сказала старуха. — В тебе живет Мара, а дух ее враждебен Матери Земли в срок сбора урожая. Ты не войдешь сюда, пока не падет первый снег и Мара не станет владычицей земного мира.

По толпе пробежал гул. Сейчас, когда везде отмечались праздники урожая — родов земли, — мертвящее дыхание Мары, подсекающей своим серебряным серпом не спелые колосья, а человеческие жизни, могло сгубить будущие урожаи и оставить людей без хлеба. Поэтому народ заволновался, послышались тревожные и негодующие крики.

— Пусть она уходит! Прочь! Прочь Мару!

— Не позволим ей войти!

— Уходите!

Уже целая толпа — старейшины, держащие руки на рукоятях топоров, гневно нахмурившиеся женщины — сгрудилась перед воротами, встала стеной, преграждая Безвиде и ее дочери путь. Толпа напирала, обе чародейки были вынуждены попятиться.

— Уходите! — приказала им Радвила. — Мы не можем допустить вас в дом Жемен-мате, пока она не закончит дела этого лета и не погрузится в зимний сон.

— Но эти женщины пришли со мной! — Станила, уразумев причину задержки, поспешно вернулся.

— Эти женщины не могут пройти. — Радвила оставалась непреклонна, и другие жрицы, собравшиеся у нее за спиной, будто дружина за воеводой, кивали и сжимали посохи, словно мечи. — Ты можешь войти, княже Станиславе, но без них. Или можешь вместе с ними остаться за воротами дома Рожаны.[37]

Станила огляделся. Суровые лица старейшин говорили о том, что без боя они не пропустят в святилище женщин, которые могут своим присутствием навлечь бесплодие на всю округу. Радим нахмурился: если бы он, как властитель этих мест, такое позволил, то разом утратил бы уважение и поддержку соплеменников. А затевать драку из-за Безвиды Станила считал преждевременным.

— Хорошо, — отчеканил он, всем видом выражая, что вообще-то согнуть его не так легко. — Я не оскорблю неуважением дом Рожаны. Останьтесь здесь, — бросил он Безвиде и Незване.

У Велема отчасти отлегло от сердца. Разоблачение обмана отодвинулось. Но что будет потом, если Станила выйдет из святилища вместе с Красой? Ведь рано или поздно ей придется встретиться с двумя этими ведьмами? Но думать об этом сейчас было некогда, и он пошел за ворота вместе со всеми.

Оказавшись в святилище, Станила растерял всю свою наглость — могучий дух Числомерь-горы действовал и на него — и хотя держался он с достоинством, в глазах его появилась неуверенность. Числомерь-гора за полторы тысячи лет своего существования повидала много таких, как он, и где теперь вся их сила и напор? Сменялись князья и воеводы, сменялись роды и племена, языки и обычаи, гордые курганы волнами времени давно сровнялись с землей. Только сама Мать Земля оставалась неизменной, с неуклонным упорством каждый год делая все ту же работу. И любой князь, любой воин, попав сюда, отчетливо понимал, что он пришел и уйдет, а на коловороте земной жизни это никак не скажется. Гордиться собой можно перед людьми, но здесь на тебя смотрят боги…

Поднеся жертвы Жемен-мате, князь Станислав богато одарил всех ее жриц и выдал припасы для продолжения пира — это был его гостевой дар всей местной волости. Старейшины с достоинством уселись на свои места за столами, женщины запели, девы встали в круг. Голядские бронзовые подвески, словенские заушницы, браслеты и ожерелья зазвенели, белые рубахи и синие покрывала двинулись по кругу в медленном танце. Над столами поплыла огромная братина.