Им помогали силы Тьмы - Деннис Уитли

Грегори приоткрыл щелочку между занавесками и наблюдал за графом. За те два года, что он не видел фон Остенберга, граф успел здорово состариться. Среднего роста, худой, теперь уже почти окончательно поседевший, он выглядел на все шестьдесят.

А граф тем временем продолжал вещать:

— Бек становится новым главой государства, но только временным правителем, пока мы не возьмем под свой контроль ситуацию в стране и не заручимся поддержкой англо-американского союза против вторжения на наши земли русских. Несмотря на заявление в Касабланке Рузвельта, что речь может идти лишь о «безоговорочной капитуляции», они не откажутся пойти на разумные компромиссы с нами, когда мы скинем нацистов: меньше всего им улыбается перспектива того, чтобы Австрия, Германия и Венгрия оказались под пятой коммунистов. Но наша позиция в то же время ориентирована против военной диктатуры: как только мы разберем накопившиеся завалы в политике и экономике, Карл Герделер унаследует верховную власть от Бека и сформирует коалиционное правительство, куда войдут социалисты и другие наши друзья. Тогда можно будет произвести широкие выборы снова. Но больше я тебе пока ничего не могу сообщить до вечера или до завтрашнего утра. Сейчас я только заглянул на минуту, чтобы принести тебе радостные вести. Немедленно направляюсь в Берлин, чтобы узнать поточнее, как там развиваются события.

Торопливо поцеловав Сабину в щечку, немолодой любовник ушел. Едва зазвучали его шаги по садовой дорожке, Сабина быстро прошла через гостиную к картине в позолоченной раме, сняла ее со стены, и на ее месте Грегори увидел небольшой тайник. Открыв его, Сабина вынула из ниши телефонную трубку и через секунду произнесла:

— Мне нужен господин Вайцзеккер. Срочно! Срочно, я говорю! Разговор первостепенной важности. На проводе номер сорок три.

Садовая калитка хлопнула, и Грегори вышел со словами:

— Какие сногсшибательные новости. Но что это ты там колдуешь?

Она сделала в его сторону нетерпеливый жест рукой, а затем в телефонную трубку сказала:

— Это ты, Эрнст? Дай мне срочно господина рейхсминистра. Сейчас, сейчас! Это дело не требует отлагательства!

— Эй! — окликнул ее Грегори. — Ты что, хочешь заговорщикам все карты спутать, плутовка?

С горящими глазами и румянцем на скулах она прикрыла трубку ладонью и огрызнулась на него чуть ли не со злобой:

— Нет, конечно. Даже если бы и хотела, сейчас уже слишком поздно. Я по личному вопросу.

Снова в трубку она произнесла:

— Что, он в штаб-квартире в Восточной Пруссии? Шлосс Штейнорт? Тогда немедленно свяжись с ним, Эрнст. Немедленно. Скажи ему, что я только что узнала, что Гитлер мертв. Вроде какой-то «адской машиной» взорвали или что-то в этом роде. Что генералы захватили власть в Берлине. Передай ему, чтобы был осторожен.

Затем она отключила связь, убрала трубку в тайник, закрыла дверцу, тряхнула головой и объяснила Грегори:

— Это частная линия в Министерство иностранных дел, которую Рибб установил, когда наезжал сюда. Я ею не пользовалась, кажется, уже целую вечность. Слава Богу, она не пострадала от бомбежек. Что до меня, так пусть Гитлер жарится в Аду. И все его соратники-приспешники-лизоблюды вместе с ним тоже — пусть их. Но Риббу я должна предоставить шанс спастись. Как бы там ни было, но он мой старый близкий друг и всегда вел себя по отношению ко мне как джентльмен.

С этим Грегори поспорить не мог, наоборот, он восхищался ее решительностью и быстротой, с которой она действовала. Он улыбнулся Сабине:

— Разумеется, ты права. Твое предостережение позволит ему улететь в Швецию прежде, чем его возьмут за шкирку военные. Что ж, ему повезло, что он оказался не в Берлине, а где-то далеко отсюда.

Она, улыбнувшись, сказала:

— Пойдем-ка, дружок, в погреб и выберем по такому случаю самую лучшую бутылку.

К половине восьмого бутылка опустела, поэтому за ней последовала другая, а из кладовки была добыта холодная закуска. К половине десятого вечера шампанское начало давать себя знать. Сабина вольготно раскинулась на кресле и, заложив руки за голову, размечталась:

— Дорогой, как бы я хотела, чтобы ты поднял меня на руки и отнес в постельку… А что, это так уж совсем-совсем невозможно, милый?

Грегори обдумал ее предложение и пришел к логическому умопостроению, что если какие-нибудь обстоятельства и могли бы послужить ему извинением для нарушения обета верности Эрике, то сейчас наступила именно такая минута. Война, почитай, уже почти подошла к концу, и он дожил до победного финиша в самом что ни на есть целомудренном состоянии. Схвати его сейчас полиция, ему в принципе нечего бояться: гестаповцев к завтрашнему дню станут вылавливать, как когда-то евреев, а все камеры пыток постараются переоборудовать под бордели, чтобы скрыть по возможности следы преступлений от глаз победоносных союзников. Так что если уж пить шампанское и завершать праздник в постели с красавицей, каких мало, то не стоит с этим мешкать, а следует приступать прямо к делу.

Сабина тоже не собиралась сидеть в кресле весь вечер. Она вскочила, подбежала к нему и попросила:

— Ну, пожалуйста, не упрямься! Уже целых шесть месяцев прошло, разве какие-то недели могут сыграть большую роль? Я осторожно, милый, обещаю!

И воспитанно усевшись ему на колени, принялась объяснять языком жестов — поскольку губы были заняты поцелуем, а жестов он все равно не мог видеть, — насколько осторожно она будет обращаться с его боевыми ранами. У Грегори от шампанского, духов и осязания ее тела голова пошла кругом, и он поплыл. Оторвавшись от его губ, Сабина жарко зашептала:

— Милый, я тебя так хочу сейчас… Отнеси меня наверх, покажи, что ты меня любишь… Как раньше…

— Нет! — горько воскликнул несчастный англичанин. — Я не могу! Так будет нечестно по отношению к моим боевым ранам. Я сделаю все, что в моих силах сегодня ночью, а потом останусь навек импотентом. Ты разве этого добиваешься?

Она как-то подозрительно помолчала, потом вздохнула:

— Да, конечно. Ты прав, как всегда. Извини, дорогой. Насильно мил не будешь.

Грегори зажмурился как от пощечины.

— Мне очень жаль, что ты так думаешь обо мне. Но наверх нам надо отправляться в любом случае: кто его, твоего Курта, знает, когда он вернется с подробностями о путче.

— Тогда пойдем к тебе в комнату. Я скажу Труди, чтобы она подождала его внизу и предупредила, когда он придет.

Вторая бутылка уже почти опустела, пришла очередь сходить за третьей в погреб, что навело их на мысль о том, что если они не могут заняться любовью, то по крайней мере могут себе сегодня позволить по-настоящему напиться. Этого они к обоюдному удовольствию и добивались, причем Сабина вела себя донельзя корректно.

На прощание Сабина поцеловала Грегори и попросила утром не спускаться вниз, так как фон Остенберг, вполне вероятно, не пойдет на работу. И пообещала, что при первой возможности сама к нему придет.