Перворожденная - Юстина Южная

– Садись.

Заставив себя разжать руки, отступил. Подвинул к камину второе кресло, достал из ближайшего шкафчика бутыль и, плеснув ее содержимое в бокал из толстого, неровного стекла, протянул эльфийке.

– Вино, довольно сносное. Ничего другого тут, к сожалению, нет.

Исилвен приняла бокал и наконец опустилась в кресло. Финеас сел рядом, взъерошил пальцами начавшие подсыхать волосы.

– Что на Эрине? Беленус никого еще не прикончил из-за своей бесценной Тристы?

Уголки губ эльфийки невольно приподнялись. Она взглянула на мага… почти как раньше, тепло, с мягкой лукавинкой в синеве глаз.

– Пока нет, хотя и пытался. Но ссоры между фейри – обычное дело, и как-то они их улаживают, раз до сих пор не лишили друг друга жизни.

– А твой серый зверь?

– Синдэ уже в лесу. Но он знает мой дом и иногда прибегает навестить. Как тут у вас? Мэтр Лидио рассказал о богемском алтаре. Мы… идем туда?

Финеас налил вина и себе. Ответил задумчиво:

– Там теперь место средоточия Зафировых сил. Он оттуда не уйдет. Значит, нам нужно прорываться к нему. И мы должны успеть до того, как его моравские дружки вылезут из-под земли. Боюсь, с тремя хаоситами нам не совладать. Если только не призвать на помощь каких-нибудь богов… Но что-то они не спешат вмешиваться, как я погляжу. Хотя молитвы к ним несутся со всех уголков света.

– Стало быть, Прага.

Исилвен как будто согрелась, щеки порозовели, покрывало тихонько сползло с плеч. Отставив бокал с вином, она вытащила из прически несколько шпилек и выпустила на волю опалово-черные пряди, все еще влажные после дождя. Встряхнула головой и замерла, не донеся руку до виска.

– Это ничего, что я здесь? – вдруг спросила она. – Наверное, мне не нужно было. Да еще в таком виде…

– Я сам тебя позвал, – ответил Финеас с легким недоумением. – Кому ты можешь помешать?

Каждое произнесенное ею слово звучало слабее и глуше предыдущего:

– Может быть… я подумала… Мара…

Финеас не отвел взгляда. Нельзя. Только не сейчас. Правда, очень захотелось взять стоящую у камина бутылку и расколотить ее о собственную голову, но с этим порывом он справился, сочтя не вполне уместным. Голос прозвучал чуть резче, чем следовало бы:

– Маре здесь делать нечего. С самого начала было нечего. У нее слишком богатое воображение и слишком несоразмерные аппетиты. Мне жаль, что я не остановил ее вовремя там, в Лютеции… еще осенью. Ей не стоило идти с нами.

Исилвен повернулась к огню, вновь пригубила вино. Пальцы сжимали бокал так сильно, будто в нем плескалась ее душа – прозрачная, ясная, волнующаяся.

– В Богемию наверняка стянуты лучшие войска Зафира, – сказала она. – Нам придется трудно.

– Чуть более чем невозможно, – невесело усмехнулся маг. – Как всегда.

– Мы чувствуем тот алтарь.

– Вы?

– Все эльфы. Там ужас, боль и скорбь. Столько, сколько не было раньше нигде на земле. Наши видения мучительны, полны страшных знамений. Если Зафира не сдержать…

Она умолкла на полуслове.

– Исилвен, – Финеас поднялся, складывая руки на груди и вставая лицом к огню. – Этот алтарь… Ты должна кое-что обо мне узнать. Я никогда никому этого не рассказывал, но тебе – обязан.

Эльфийка вскинула глаза. В синеве метались отраженные пламенные языки.

– Однажды я убил Перворожденного.

* * *

Финеас целится из рогатки в рыбу. Просто так, ему интересно, попадет, не попадет. Камешек срывается с кожетка и плюхается в реку. Мальчишка с досадой морщится. Опять недолет! Он оглядывается по сторонам, видит у самого берега высокое дерево с ветвями, нависающими над водой. Ага, вот то, что надо! Засунув рогатку за шнурок, который у него вместо пояса, лезет наверх. Неожиданно ловко для своего возраста проходит по ветке, устраивается почти на самом ее краю. Теперь рыбу видно гораздо лучше. Он тщательно выцеливает, от напряжения прикусив кончик языка, и спускает тетиву. Есть! Рыбкина спина обиженно плескает и скрывается в глубине, проигравшая и поверженная. На радостях мальчишка разжимает коленки и летит вверх тормашками вслед за ней. Прямо в холодную осеннюю воду.

– Финеас!

Мать, возвращающаяся от бабки Анэжки, всплескивает руками и бежит к речке. Но мальчишка выбирается на берег сам, радостный и вымокший до нитки. Потирает ушибленный затылок.

– Ах ты, горе мое горькое, – Эльза обнимает сына. – Просила же потерпеть до вечера. Где я тебе новую рубаху достану? А штаны? Вот посмотрит на тебя мэтр Сидониус и откажется брать в ученики такого замарашку.

– Ну и не надо, – бормочет мальчишка. – Я все равно к нему не хочу. Я хочу остаться здесь, с тобой. Почему мне нельзя?

Эльза вздыхает, разлохмачивает темные мокрые вихры.

– Мы ведь уже обо всем договорились, родной. В этом году у нас совсем нет запасов, так что зиму нам не пережить. Мне придется уехать на восток, поискать работу там. А тебе давно пора учиться не моему ремеслу, а чему-то посерьезнее. Ты у меня умный мальчик и очень-очень талантливый. Ты станешь настоящим магом, а вовсе не простым деревенским целителем, как твоя мама.

Финеас смотрит исподлобья, но кивает. Он знает, что должен помочь маме. Даже если его помощь заключается лишь в том, чтобы отправиться в соседний город и стать учеником мага. Сейчас трудные времена, а он, в конце концов, мужчина.

– Вот был бы с нами отец, тебе бы не пришлось меня отсылать. Он бы сам меня всему научил, – произносит мальчишка хмуро.

– Да, – эхом отзывается Эльза. – Твой отец был очень хорошим чародеем. Жаль только, человеком беспутным, – вполголоса прибавляет она. – А теперь, ну-ка, до дома бегом, чтобы не простудиться!

В хижине она кое-как приводит сына в порядок. Их домик стар, ветх и малопригоден для житья. Тем не менее они провели здесь целых шесть лет, с того самого дня, когда Эльза, больная, на сносях, добрела до околицы крохотного селения и упала наземь, не в силах двигаться дальше. Тогда ее пригрела у себя бабка Анэжка, но бабкино семейство было слишком велико, и, едва Эльза очухалась и разродилась, ее отправили в развалюшку на окраине. Через год женщине удалось кое-как починить крышу, заделать стены и обзавестись каким-никаким хозяйством. Она бралась за любую работу, не забывала и целительства. Надо было – бегала в соседние деревни, оставляя сына на бабку Анэжку, а то и вовсе одного. С ранних лет ее мальчишка привык отвечать за себя сам. И сейчас ему предстоит сделать следующий шаг.

Стук возвещает, что важный гость прибыл. Эльза срывается с места и торопится открыть дверь. Сначала порог переступает трость, длинная, с тяжелым железным набалдашником. За тростью появляется сам мэтр Сидониус Ружек; его рот брезгливо кривится, мохнатые брови шевелятся, как два больших шмеля. Он оглядывает домишко со смесью надменности и презрения. Хотя Эльза убиралась весь день: на полу ни пылинки, и печка выскоблена до белизны. Наконец его взгляд падает на Финеаса.