Прощай, генерал... Прости! - Фридрих Незнанский

Дежурный отрицательно потряс головой, но дверь опять прижал поплотнее.

— О деталях я не буду, все имеется на пленке. Напарник твой, Борисыч, чистая сука, это без преувеличения. Текст там такой, что мало не покажется… Ну а с тобой? Бутылочку они в тебя таки влили, я ее позже подобрал. С «пальчиками», со всем, что экспертизе потребуется. Кстати, к «мочилову» у них дело не шло, хотя намек такой просквозил, но вариант был отвергнут сразу. Про себя ничего не могу сказать, не знаю, какими силами сдержался. Хорошо — я оказался, не Володька, тот бы из них кровавое месиво устроил, ты его знаешь. А я? Чего делать, ты приказал, я — «слушаюсь, начальник!» Ну а дальше несущественные детали, все — на пленках, сам скоро увидишь и услышишь…

— Очень интересно, — хмыкнул Турецкий и поглядел на майора. У того был вид, будто он кино смотрит.

— Теперь, значит, там. Среди ночи обнаружился гость, который пытался проникнуть в окно. Ну, второй этаж, семечки для того, кто умеет. Короче, у Вовы под рукой стульчик такой, железный, случайно оказался, вроде табуретки. Вот им тот убивец, когда голову свою сунул, и схлопотал себе — прямо в мурло. А у Вовы рука — тебе известно. Чистый трупак, надо понимать. Вова, естественно, подбирать не стал, а утром под окном было уже все чисто. И подмели, и стекла убрали.

— Час от часу не легче! — с трудом хмыкнул Турецкий. — Он что же, еще и окно вынес?

— Нет, только одну створку. Да уже все поправили, застеклили, ты не бойся. И внутри полный порядок. Никто не проснулся.

— Ну слава богу… А что ты намекнул про моего коллегу? Жив и не кашляет?

— Не торопи события, Борисыч, я ж вижу — ты еще не в себе. Майор, найди-ка пару стаканчиков почище. Ему надо лекарство принять, да и тебе не помешает. А я за рулем. Давай двигай батонами, чего ждешь? Я и сам — бывший майор, можешь не сомневаться, и Борисыч, если хочешь, подтвердит, так что нижних чинов тут нет и красоваться не перед кем.

Два граненых стакана тут же появились на столе. Потом, подумав, дежурный добыл из ящика стола также начатую плитку шоколада, завернутую в фольгу.

— О, самое то! — сказал Сева, доставая из кармана бутылку коньяку и ловко сворачивая ей «голову». Налил почти полный стакан и подвинул его Турецкому. — Это тебе, Борисыч, с выздоровлением. А тебе, майор, сам говори, сколько налить? Все равно остатки — твои.

Майор ногтем мизинца отчеркнул на стакане половину. Голованов налил и протянул ему бутылку:

— Валяй, прячь. Это тебе за то, что человеком оказался.

— Ну ладно, спасибо, ребята, — сказал Турецкий, поднимая стакан. — А особенно тебе, Сева. За твое терпение. Не уверен, что смог бы на твоем месте поступить так же.

Он поморщился, выпил несколькими глотками, потом отломил кусочек шоколада и сунул в рот. Поворочал языком, почувствовал, как отступает боль, и посмотрел на майора:

— Извини, я даже не спросил, как тебя зовут?

— Василий Игнатьевич, — ответил тот, пережевывая, как картошку, кусок шоколада.

— Так вот, Василий Игнатьевич. Все, что слышал, прочно забудь. Потому что, когда мы уедем, через часок-другой к тебе нагрянет местная братва либо продажная ментура и начнут интересоваться, что тут было да как. А ты ничего не знаешь. Приехал какой-то тип и увез меня. И претензий я никаких не предъявлял. А поскольку документов тоже при себе не имел, то с тебя и спроса нет. Кто, что — не знаешь, и все тут. Иначе башку потеряешь, я это серьезно говорю. И своим, кто видел, скажи: пусть помалкивают. Протокол по поводу доставки клиента сохрани, может понадобиться. А засим, спасибо за гостеприимство, Василий Игнатьевич, и помни мои слова. Пойдем, Сева, расскажешь, чем отличился мой коллега… — И, выйдя на улицу и устроившись в машине, добавил: — У меня такое ощущение, что у них неожиданно сдали нервы. А это, знаешь, очень опасно — как понесет, — он погрозил пальцем тому невидимому, которого имел в виду, — никакого удержу! Такого могут натворить, не дай Боже…

— Ну у нас-то нервишки покрепче будут, гражданин начальник. А вот твой коллега из местной прокуратуры, извини, обгадился. Это если выражаться мягко… Причем весь — от пяток до ушей. Верней, до паскудной своей лысины. Ну и погань!

— Сева, не будем нервничать, ты же сам только что сказал…

— И готов повторить. А твои документы и «Макарова» те ментяры с собой увезли.

— Я так и думал. Только они, полагаю, такие же ментяры, как мы с тобой — «гальяновские пацаны».

— А вот тут ты сильно ошибаешься, Борисыч. Я их определил. Оказались самые натуральные. Не открестятся. Только я не вижу, какой им был смысл забирать такие опасные улики? Или они на что-то рассчитывают? Может, думают, что мы захотим их выкупить?

— А я и не исключаю, — ответил Турецкий. — Вот я, после разговора с тобой, позвонил адвокату. Знаешь, как он обозначил происшедшее? Назвал «неординарными обстоятельствами» и высказал глубокие сожаления по поводу моего нервного срыва, продиктованного этими обстоятельствами. Но счел свою посильную помощь в настоящий момент необязательной, ибо мой тон подсказал ему, что со мной все будет в порядке. Как тебе нравится эта гнида?

— А никак не нравится. Больше того, я почти уверен, что некоторые перепады нашего настроения он скоро ощутит на собственной шкуре.

— Нет, что вы — ребята суровые, я знаю, но… все-таки пока не надо…

— Александр Борисович, — строго прервал его Голованов, — мы же договорились: все в рамках закона. Но ведь и законы тоже бывают разные. Одни — для них, другие, по их убеждениям, для нас. Но всегда найдется нечто среднее, которое должно устроить и тех, и других. А в первую очередь — наш, к сожалению, далеко не совершенный Уголовный кодекс… Но что имеем, на то и опираемся. Изо всех сил… Поехали, я уже сгораю от нетерпения показать тебе замечательное кино!

Для того чтобы наблюдать со стороны, как тебя мутузят, да еще чувствовать при этом живейший интерес, надо, вероятно, обладать особым складом характера. Турецкий таковым не обладал. Но, видя себя на экране, меньше всего думал о том, что это именно он, а не посторонний человек, на которого сейчас будет произведено нападение. Собственные действия его не интересовали. И вообще, он хотел увидеть, что произошло после. Как это все выглядело?

А выглядело, насколько он смог вскоре убедиться, весьма непривлекательно…

Серов молча, не издавая ни звука, сидел в «Волге» до того момента, как Турецкий от сильного удара прикладом автомата по затылку, который нанес ему сержант, возмущенный тем, что его обозвали «козлом», съехал вдоль борта машины и растянулся ничком на асфальте. Текст при этом шел просто изумительный.

— Слушайте! — кричит Серов, выбираясь из машины, однако и не подходя к месту разборки. — Вы там аккуратнее работайте, не переборщите, вашу мать!