Однажды в октябре - Александр Харников

Ничего личного, господа, только бизнес. Вы ведь делец, господин Терещенко, и знаете, что в коммерции отсутствует такое понятие, как мораль. Я не возьмусь пророчествовать, но года на два мясорубка на западном фронте еще затянется точно. И в конце ее будет не победа одной из сторон, а совершенно бессмысленнейшее перемирие случившиеся от того что стороны исчерпали все возможности для борьбы. Поверьте, лет десять — пятнадцать, Европе точно будет не до нас.

Я не поручусь за то, что в Австро-Венгрии, Германии, Франции не случатся какие-то свои революции, вызванные разочарованием итогами войны. Пока там будет продолжаться европейская смута, мы будем укреплять Россию, врачевать ее раны, нанесенные войной и бездарным царским и вашим правлением. Пройдет совсем немного времени, и Советская Россия станет одной из величайших держав на планете. Мы позаботимся о том, чтобы она могла сокрушить любого врага, а уровню жизни ее народа будут завидовать рабочие и крестьяне во всем мире. Все будет так, как я говорю, будьте в этом уверены!

По мере того, как Терещенко слушал мою речь, он поочередно, то краснел, то бледнел, потом, когда я закончил, криво нахлобучил на голову котелок и, не прощаясь, выскочил за дверь.

— Эка вы с ним немилосердно, Николай Арсеньевич, — покачал головой товарищ Чичерин, — Человек был так уверен в своей значимости и незаменимости, а вы его носом в грязь. И кстати, что вы там говорили о мире с Германией?

— Об этом, Георгий Васильевич, вы скоро узнаете, — ответил я, — Придет день, и перед вами будут сидеть германские дипломаты, готовые к подписанию мирного договора на условиях сохранения довоенного статус-кво, — я подумал и добавил, — возможно, за исключением Польши. Как конкретно это будет сделано, я вам сейчас сказать не могу. У нас, военных, тоже есть свои секреты.

Старший лейтенант ГРУ Бесоев Николай Арсеньевич.

Только-только успели мы разобраться с фрондирующими дипломатами, как мне по рации сообщили еще одну «приятную» весть. Агенты генерала Потапова сообщили ему о том, что началась непонятная возня в юнкерских училищах. Услышав об этом, наш Дед насторожился. Возможность попытки мятежа они заранее обговорили с полковником Бережным перед его отъездом в Могилев. В нашем прошлом на четвертый день после прихода большевиков к власти взбунтовались и попытались совершить контрпереворот юнкера нескольких военных училищ, подстрекаемые неким Комитетом спасения родины и революции. Им удалось захватить телефонную станцию и отключить Смольный, арестовать часть членов Военно-революционного комитета и даже начать разоружение красногвардейцев. Мятеж удалось подавить лишь с помощью броневиков и артиллерии.

И вообще, все это совершенно не вовремя и, как бы беспричинно. Революции в классическом смысле не было, власть была передана полюбовно, а вот контрреволюция, причем в самом ее классическом виде, имеется. Загадка? А отгадка, как учат нас товарищи Шарп и Сорос, непременно находится либо в британском, либо во французском посольстве. Либо в обоих сразу.

Я понял, почему Дед так забеспокоился. В наше время в определенных кругах было принято лить следы по «невинно убиенным злыми красными комиссарами мальчикам-юнкерам». На самом же деле этим «мальчикам» было уже далеко за двадцать, а иногда и за тридцать, и убить их было не так уж просто. Они сами могли кого хочешь прихлопнуть. В военное время, когда большая часть кадровых офицеров была выбита на фронте, для подготовки пополнения командных кадров военные училища были преобразованы в школы прапорщиков. Были среди юнкеров этих школ и юноши бледные со взорами горящими. Но в большинстве своем обучались в бывших военных училищах фронтовые унтер-офицеры, которые после окончания учебы рассчитывали получить офицерские погоны.

Для бывших крестьян, рабочих и мастеровых одинокая звездочка на погонах могла стать путеводной звездой. Ведь табель о рангах никто не пока не отменял, да и чины на войне шли быстро. Поэтому юнкера так болезненно встретили известие о переходе власти к большевикам, поначалу обещавшим распустить армию. Все надежды на карьеру, на возможность вылезти из грязи в князи могли пойти прахом. Потому-то и взбунтовались юнкера в Москве и в Питере в октябре 1917 года в нашей реальности. То же самое могло произойти и сейчас. Если, конечно, не принять решительные меры, и придушить недовольство на корню. Была лишь одна маленькая разница — правительство под председательством Сталина не собиралось делать ничего подобного.

В нашем прошлом штабом мятежа стал Михайловский замок, в котором находилось Николаевское инженерное училище. Похоже, что и в этом времени недовольные новой властью стали собираться в нем и готовиться к вооруженному выступлению. Перво-наперво Дед отдал команду блокировать все петроградские военные училища сводными оперативными группами. Каждая такая группа состояла из одного-двух отделений наших морских пехотинцев и приданного им отряда красногвардейцев. Для оказания особого впечатления на недовольных, всем этим группам придавалась бронетехника.

Следующим этапом работы были переговоры с командованием этих училищ, с требованием на всякий случай разоружить юнкеров. Ну, а потом, на третьем этапе, было необходимо провести с каждым индивидуальную беседу, предложив на выбор — остаться и дальше продолжать учебу, получить офицерские погоны и отправиться в войска, или снять военную форму и катиться на все четыре стороны. А перед этим сообщить всем, что русская армия никуда не денется, грамотные и опытные офицеры ей нужны, и все, кто свяжет свою судьбу со службой в этой армии, никогда не пожалеет об этом.

Моей группе было поручено заняться штабом готовящегося мятежа, Михайловским, или как его сейчас здесь называют, Инженерным замком. В помощь мне были приданы до взвода морской пехоты при полном боевом, два БМП-3, БТР-80 и «Тигр» с пулеметом. Кроме того, несколько пулеметчиков с «печенегами» и снайпера с СВД будут держать на прицеле окна замка во время переговоров. Роль «массовки» выполнял отряд красной гвардии с Путиловского завода, один из самых преданных Сталину и дисциплинированных.

Решение было твердым, если кто-то из юнкеров захочет проявить ненужный героизм и пострелять, то тут же получит пулю в лоб или любое другое место, обеспечивающее летальное поражение организма. Дед сказал, что надо действовать решительно, и не подвергать наших людей риску.

И вот мы у замка. Похоже, что агенты-информаторы генерала Потапова не ошиблись. Вокруг здания, в котором в свое время придушили императора Павла I, отирались какие-то подозрительные личности с винтовками. Некоторые из них были в военной форме, некоторые — в гражданском. Увидев наш кортеж, который вывернул со стороны Марсова поля, они засуетились, и, пригибаясь, словно под обстрелом, помчались к воротам.

Пока мы приближались, в замке успели закрыть наглухо толстые входные ворота, и выставить в открытые окна пулеметы. Похоже, что ребята собрались отсидеться за толстыми стенами царевой крепости, и не сдаваться каким-то там большевикам.

Я сел в «Тигр», велел водителю подъехать поближе к воротам, и через мегафон начал пытаться вести переговоры с засевшими в Михайловском замке обормотами.