Сначала было весело - Александр Варго

– Потом защелкнул наручники, и все.

– Все?

– Все, Вольдемар, – поспешно киваю я. – Мы заснули.

– Я не выходил из комнаты?

– Нет.

– Точно? – глазки подозрительно суживаются. Нехороший блеск пробуждают инстинктивное желание отодвинуться.

– Точно, – киваю, подтверждая сказанное.

– А кто приходил? – не унимается парень.

– Вчера никого не было.

– Я не шумел?

– Нет, Вольдемар. Все было тихо.

– Значит…

– Вчерашний вечер, – подсказываю я, – прошел так же, как и предыдущие.

На лице парня отражается мыслительный процесс, проходящий с большим трудом. Мое разгоряченное страхом воображение добавляет скрежет ржавых шестеренок.

Поглаживая руку, я жду.

– Ты не должна была заставлять меня пить вино, – заявил Вольдемар по прошествии минут пяти-шести. – Это ты во всем виновата. Если мама меня накажет…

Идиот.

Скрыв злость за робкой улыбкой, едва слышно шепчу:

– Ничего ведь не случилось.

– Ты…

– Никто не узнает, – поспешно перебиваю я, не давая сформироваться плохой мысли.

– Не узнает, – тягуче повторяет парень.

– Значит, ничего вчера и не было.

– Да, – приняв решение, подтверждает Вольдемар. – Ничего не было.

– Даже вспоминать не стоит, – произношу я, стараясь вдолбить в похмельные мозги нужную мысль. – Сними наручники.

Просьба проходит мимо ушей.

– Ты видела меня?

– Что? – Неожиданный вопрос повергает в ступор.

– Ты смотрела на меня? – взгляд Вольдемара впился в мое лицо с непривычной для него сосредоточенностью.

– Я не понимаю.

– Ты воспользовалась этим… э… чтобы посмотреть на меня?

– Я не делала ничего плохого.

– Не обманывай меня! – взвизгнул Екатеринин сынок и со стоном схватился за голову. Винное похмелье – страшная штука.

– Я не обманываю.

Вольдемар, шамкая губами, размышляет.

– Ты не должна была смотреть на меня!

О чем он вообще говорит?

Усталый мозг никак не может понять причину агрессии. Если только… он не старается скрыть поросшее густым мехом тело. Если это его ужасная тайна, тогда вопросы имеют смысл.

– Я на тебя не смотрела.

– Правда?

– Правда, Вольдемар.

– Ну…

– Открой наручники, пожалуйста, – прошу я, пытаясь переключить внимание парня на другую тему.

Удалось.

Скривившись, словно пришлось проглотить лимон, Вольдемар достает из кармана связку ключей и бросает мне.

Освободив руку, возвращаю ключи.

– Спасибо.

Звякнув, они скрываются в кармане фрака.

– Мне плохо, – пожаловался парень, потирая виски.

– Бедненький, – засуетилась я, – полежи немного.

– Отвали, – огрызнулся он, отмахнувшись.

Удар пришелся на опухшую кисть.

От боли слезы брызнули из глаз.

– Я буду выжигать. Не мешай.

– Хорошо.

– А еще лучше, иди в камеру. Ты мне мешать будешь.

– Но я тихо-тихо… – лепечу я, сжимаясь, словно маленькая девочка в ожидании чудовища из темного чулана. Покидать иллюзорно безопасную комнату страшно.

Бесшумно приоткрывается дверь.

Сердце обмирает.

Просунувший в образовавшийся зазор голову карлик частит:

– Великая Екатерина – мать… матушка ваша – велела напомнить, что сегодня нужно побыть в комнате. Напоминаю. И еще. Мне помощь в одном деле нужна, можно…

– Забирай эту, – не оборачиваясь, бросил Вольдемар. – А мне некогда.

Карлик удивленно кривит бровь. Он-то ожидал возражений, недовольства.

– Хорошо. А потом ее куда?

– Туда.

– Ясно, – кивнул Господин Кнут и приказал мне: – Пошли. Поди не перетрудилась, не грех и отработать пропитание.

Карлик, оставив дверь приоткрытой, отступает в глубь коридора.

Обернувшись, я обнаруживаю, что Вольдемар уже склонился над аквариумом, выбирая очередную жертву творческого вдохновения. Выжигательный прибор, пристроенный на угол стола, едва слышно потрескивает, накаляясь.

Не сказав ни слова, выхожу. На душе мерзко. За человека не считают.

Захлопнув за мной дверь, надсмотрщик проворно топает в направлении камер.

Дверь, отделяющая блок кухни и комнаты Вольдемара от прочей части подземелья, уже открыта во всю ширину.

Господин Кнут решительно проходит через нее.

Значит, мне не завтрак готовить придется…

Приближаемся к туалету и банно-прачечному комплексу.

Не замедляя шаг, карлик сворачивает налево.

«Он все знает», – я обмираю. Желание сесть на пол, закрыть голову руками и… будь что будет – становится нестерпимым.

Но страх настолько силен, что тело продолжает двигаться на автомате, не согласуя действия с разумом. Шаг, еще шаг…

Поворот – замираю.

Тело Феди лежит на полу. Вместо лица – черная кровавая каша, из которой нелепо выступают белесые кости и обнаженные по самые десны зубы. Ярко блестит золотая коронка. Сквозь рваные раны на груди проступают дуги ребер. Из распоротого живота вывалились зловонной кучей клубки сизых внутренностей.

Что я наделала…

Неожиданно сильный рвотный позыв бросает на колени.

Желчь обжигает носоглотку.

Сквозь кашель я различаю хохот карлика.

– Какие мы нежные, – презрительно кривится плешивый Призрак, пристроившийся у шкафа. – Ты зачем ее привел?

– А ты сам хочешь с обглодышем мараться? – с ухмылкой поинтересовался Господин Кнут. – Я вот лично такого желания не имею. Худосочная, проблевалась?

– Да, – зажимая рот ладонью, просипела я, не уверенная в окончательности победы воли над желудком.

– Тогда бери мешки и упаковывай тело.

Не понимая происходящего, но повинуясь въевшемуся в кожу страху, поднимаюсь на ноги и бреду к телу Феди. Стараюсь не смотреть на развороченный живот, на бесстыдно выставленное на обозрение сморщенное мужское достоинство, на изуродованное лицо. Но взгляд словно магнитом тянет, тянет…

– Сами справитесь? – интересуется Призрак, позевывая.