Медные трубы Ардига - Владимир Михайлов

– Давай ты первый.

– Почему это я? Ты вырезал, ты и…

– Давай! – повторил он нетерпеливо. – Я тебя подстрахую, чтобы не зацепился. Сам понимаешь…

Я действительно понял – и, не возражая более, осторожно вплыл в отверстие, жалея, что унискаф не умеет так скорчиваться в нужный миг, как способно на это человеческое тело. Странно, но проплыть мне удалось даже без добрососедской помощи. Оказавшись по ту сторону добра и зла, я встал на ноги и пригласил:

– Пошел, теперь я страхую.

Он проскользнул ловко, словно угорь, похоже, у него были хорошие навыки и вообще опыт в подобных делах, когда выкручиваешься из неприятных ситуаций. Мужик этот вызывал уважение независимо от того, кем он был и на кого работал. Чувствовалась в нем родственная душа, несмотря на его чуждый мне выговор. Я пропустил его вперед; за ним потянулись и обломки, часть которых успела уже свариться. «Интересно, насколько они съедобны», – подумал я, наверное, потому, что голод заявлял о себе все более решительно, а все скудные питательные ресурсы унискафа я как-то незаметно для самого себя успел высосать, еще находясь в воде.

Мы продвинулись метра на три, и луч света от моей нашлемной фары уже осветил впереди нечто, с чем мне не хотелось бы свести тесное знакомство: диски измельчителя с короткими, но от этого не менее грозными ножами. Но всерьез испугаться я не успел: напарник остановился, я наверняка налетел бы на него по инерции, не будь здесь такого давления. Он сказал:

– Если быстро откроем, то я кум королю да и ты тоже.

Его манера говорить показалась мне близкой к теллурской, у нас сейчас стало модным употреблять фольклорные обороты, мы переживали пору очередного интереса к своему прошлому. Я не утерпел:

– Похоже, ты бывал на Теллусе?

– А заметно? – удивился он. – Приходилось, знаешь ли. Хотя и не подолгу. Дела… Слушай-ка, у тебя, вижу, большой инструментальный карман, глянь, нет ли там ключа двадцать, глубина шесть, на пять штырей? Мне далеко лезть, не рассчитали…

– Сейчас.

Я расстегнул трехстворчатый карман, дал подсветку. Нашел ключ без труда. Он был из спецключей, в обычном хозяйстве никчемный. Вот так. Я вынул инструмент, подал ручкой вперед, как полагалось. Он сказал:

– Вот и славно. Сейчас…

И заработал ключом – только локоть мелькал. Я направил свою фару на крышку, с которой он возился: тут его нагрудный фонарь помогал плохо. Шесть фигурных болтов. Один – уже. Второй – наполовину. Тридцать секунд на болт. Я глянул на часы. Две с половиной минуты осталось – ну, еще несколько секунд, микрорезерв. Хотя, конечно, и десять минут, установленный мною срок, достаточно условен…

Я переводил взгляд с одного болта на другой, стараясь хоть взглядом помочь партнеру, – это не так бессмысленно, как некоторым, наверное, показалось. К счастью, работа у мужика спорилась, задержек не возникало.

Когда он заканчивал последний, шестой, болт, корабль слегка дрогнул; это означало остановку – требуемое количество зелени было, надо полагать, наломано и втянуто внутрь. Если сосед был прав, сейчас закрутится шнек, заработают ножи – и тут начнется черт знает что. Но он уже снял крышку, за которой находился тамбур. Забрались. И тут я задал вопрос, уже с минуту досаждавший мне:

– Нижнюю крышку мы сняли – значит, верхнюю хрен откроешь? Все зря? Или рассчитываешь тут отсидеться?

– Не мечтаю, – проворчал он. – Не трепещи, все будет полный ажур.

Он спустился, снова поднялся – на этот раз со снятой крышкой в руке; на ней изнутри были приварены две скобы. Партнер пояснил:

– Изнутри держим за скобы, прижимаем, включаем отсос воды. Крышка прилегает герметично, давление тут сразу уменьшается, а наружное ее держит не хуже болтов.

– Пахнет древностью, – оценил я.

– А это уже местные усовершенствования, – сказал он. – Такие глубинные уборщики сейчас не производятся, поскольку такого промысла в Федерации нигде нет – кроме вот этого мирка. Так что приходится им изворачиваться. Ну, это их проб-лемы.

– А в чем твои? – спросил я напрямик, пока мы прилаживали крышку на место и крепко прижимали ее.

– Выбраться отсюда – это и есть моя проблема. – Он сделал вид, что не понял сути вопроса.

– А потом?

– Суп с котом, – ответил он опять-таки как завзятый теллурианин. – Уйми свое любопытство, парень. Бери пример с меня. Внимание – включаю отсос.

Внизу, под крышкой люка, уже бурлило. Вовремя мы убрались. Если бы…

Но обошлось без всяких «если бы». Внутренний ход открылся без приключений, и впервые за целую, как мне показалось, вечность вокруг меня больше не было воды.

А что было?

Лючаной овладело странное для нее ощущение пустоты. Не вокруг нее, а внутри. Словно из нее вынули все, что было нужно для жизни, что было самою жизнью, а то, что еще оставалось, разом помертвело, из живой плоти стало просто веществом, неспособным к каким-то действиям и даже к другим ощущениям, кроме этой самой пустоты. Неподвижность. Может быть, мелькнуло в голове, именно так чувствует себя умерший в первые мгновения не-жизни? Даже в недавнем прошлом, когда она была древней старухой, в ней еще оставалось главное: желание жить, действовать, бороться. Оставалась злость на тех, кто так поступил с ней, и стремление с ними рассчитаться по-крупному, хотя физических сил и не было. Сейчас было иначе.

Она понимала, что куда-то уже поступила информация о том, что пойман некий нарушитель, пытавшийся проникнуть туда, куда не полагалось, и за нею уже, наверное, идут, вот-вот будут здесь, и… Ей не хотелось думать о том, что будет после этого; это вдруг стало ей безразлично. Мелькнула, правда, на мгновение надежда: она ведь нужна была здешним людям для задуманной ими операции – выпустить и преследовать. И потому, может быть… Но тут же пришло понимание: это разные ветви деятельности, взять чужака с поличным – прекрасное доказательство хорошо поставленной работы, и те, кто этим тут ведает, не поленятся и выжмут из этой ситуации все до последней капли. Ни за что они не согласятся сделать вид, что ничего не было, отпустить ее на все четыре стороны, потому что так нужно внешней службе; внешняя и внутренняя всегда конкуренты. Ее схватят и не отпустят. Конечно, и тогда можно будет искать какие-то выходы, строить комбинации. Но это самое ощущение пустоты подсказывало: да махни ты на все рукой, не надо больше крутиться, хитрить, расходовать силы… Все куда-то течет; отдаться на волю потока – и плыть туда, куда он тебя несет…

Но уже через несколько секунд какой-то другой голос ожил в ней, слабый голосок, но звучавший тем не менее с повелительной интонацией, хотя его едва слышно было. Исходя откуда-то изнутри, он упорно сверлил сознание, ввинчивался в него, не позволял окончательно смириться с происходящим. И говорил он очень неприятное: «Эй ты, девка, – явственно слышала она, – мало тебе того, что ты тут валялась с чужим мужиком, ты ведь в глубине души все равно понимаешь, что виновата, уж не решила ли ты, что если муж твой погибнет, то и вина твоя исчезнет, потому что не перед кем станет быть виноватой? И потому ты не хочешь больше ничего делать, что чувствуешь – без тебя отсюда ему не выкарабкаться, здесь ему конец, кранты, и если даже тебе придется тут погибнуть, то помрешь с легким сердцем, ни в чем ни перед кем не виноватой, а только так и можно умирать. Ну и сучка же ты!..»