Дело о 140 миллиардах, или 7060 дней из жизни следователя - Владимир Калиниченко

Однажды Тронову доложили, что в Сочи строится сверхшикарный особняк, который, как госдачи для членов политбюро, отделывают мраморной крошкой. Выехав на место, Тронов поразился масштабами строительства и стал выяснять, кто стоит за этим. Через Карнаухова ему прозрачно намекнули, что не стоит совать нос куда не следует. Что есть государственные секреты, которые знает очень узкий круг лиц в стране, а ему, Тронову, лучше оставаться в неведении. Что дом строит бывший советский резидент-нелегал, многие годы проработавший за рубежом, а это вопросы тонкие и деликатные. «Резидент так резидент», – решил Владимир Петрович и оставил в покое строителей, которым, в отличие от работы на других стройках города-курорта с его огромной незавершенкой, платили каждый день наличными от 25 рублей и выше.

В 1984 году «резидента советской разведки» арестовали. Им оказался ближайший друг Карнаухова лесозаготовитель Безручко. Сам председатель комиссии партийного контроля любил бывать на «секретной даче». Под звон бокалов и порнуху на видеокассетах они отвлекались от земных забот.

Работавший в 80-х годах заместителем начальника УВД Лихонин принимал активное участие в разоблачении сочинских взяточников. Однажды он отвез меня посмотреть этот знаменитый особняк. Стоял он на склоне ущелья. Садовый участок представлял собой террасы с высаженными на них редкими породами деревьев, в том числе и фруктовых. Непосредственно перед домом была площадка размером до 40 квадратных метров, окаймленная ограждением из чугуна ручной работы и цветными фонарями. У края площадки, на склоне, в огромной клетке прогуливались фазаны, павлины, летали попугайчики. Имелись большой, отделанный черным и голубым кафелем бассейн и сауна. Жилой комплекс состоял из двух этажей. На второй вела витая, ручной работы деревянная лестница. Там находились большой холл с качающимися диванами и несколько спален, обставленных шикарными мебельными гарнитурами.

– Как же умудряются отапливать эту громадину? – спросил я Лихонина.

Леонид Семенович улыбнулся:

– Довольно просто. Под домом сделан огромный резервуар для нескольких тонн солярки.

Вот уж воистину: красиво жить не запретишь, как, кстати, и сегодня новым русским.

Любил председатель комиссии партийного контроля такую жизнь. А в рабочее время он умел травить и затравливать неугодных. Как-то к нему на прием попала женщина. Она отчаялась жаловаться по инстанциям, потому что все ее заявления пересылались в Краснодар и заканчивались отписками местных князьков. Выслушав еще один отказ от самого Карнаухова, она обреченно спросила:

– Господи, да где же найти правду?

Карнаухов с иронией посмотрел на посетительницу:

– Вам очень нужна правда? Пойдите и купите ее за углом в киоске «Союзпечать» за пять копеек[44].

Такие, как он, были «истинными коммунистами» и одновременно большими циниками удивительной страны, хозяевами которой они себя считали.

А расследование между тем набирало темпы. Руководители торговли и общественного питания Сочи давали взятки работникам Главкурортторга и заместителю министра торговли РСФСР Лукьянову. Аресты этих лиц привели следователей на Северный Кавказ, в Ставропольский край.

Здесь и был арестован знаменитый Лобжанидзе, обессмертивший свое имя строительством самых шикарных ресторанов и кафе в Ессентуках и Кисловодске.

Отсюда потянулись ниточки в Министерство легкой промышленности РСФСР. Один из финалов этого огромного дела – скамья подсудимых для министра Кодратенко и группы его приспешников.

В те годы, да и сейчас, мы любим разглагольствовать о мафии, не особенно задумываясь, как понимать это явление. Но все-таки мафия по западному образцу предполагает стройную организационную структуру. Мы же в те годы получили нечто худшее.

Фишман и Фельдман, с которых начались минрыбхозовское, сочинско-краснодарское и другие дела, были связаны с Роговым и Рытовым. Эти в Грузии с Кохреидзе и Асатиани. Они, в свою очередь, с Денисенко, а все вместе – с десятками руководителей в различных регионах страны. Они же с Пруидзе в Сочи и так далее. Сотни, тысячи людей, загнанных в жесткие социалистические рамки нормированной заработной платы, изыскивали возможности улучшения материального положения за счет хищений и взяток.

Почти вся страна воровала, кто как мог и где мог. Даже Леонид Ильич как-то в своих воспоминаниях поделился с народом своими мыслями: мол, не понимаю, почему все любят говорить, как им нелегко живется. Каждый должен о себе заботиться сам. «Вот я по молодости, – писал он, – работал грузчиком и каждый раз пятый мешок забирал себе. И для державы польза, и сам внакладе не оставался». Будущий генсек, впрочем как и миллионы его соотечественников, не видел в подобном ничего зазорного, не слишком-то боясь наказания за содеянное, а безнаказанность, как известно, развращает. Не потому ли высшее руководство страны уже тогда оказалось скомпрометированным подозрением в поголовной коррупции и взяточничестве?

В июле 1991 года в Нью-Йорке рядом с нашим консульством я увидел мужчину лет пятидесяти с плакатом на груди. С ним поздоровался наш вице-консул Виктор Евсеев.

– Кто это? – спросил я.

– Наш эмигрант, который просится домой, – ответил Евсеев и рассказал его историю.

Он приехал в Америку и устроился работать водителем грузовика в одной из компаний. Получил задание отвезти груз в другой город. Едет и ничего не поймет: никаких накладных на груз нет, рефрижератор не опечатан. Украл ящик. Возвращается, никто ничего не говорит. Едет во второй раз. Украл еще один ящик. И услышал: «Вы уволены». Никаких объяснений, никаких проверок. Ни тебе народных контролеров, ни БХСС. Выгнали и – баста! Только устроиться теперь никуда невозможно и пособие по безработице не платят. Попала твоя фамилия в компьютер, и ты – ноль. Жестокое, но по-своему справедливое наказание человека, которого жизнь в Союзе научила одному – воровать.

Вспоминая те годы, я часто думаю о том, каким же глубоким было социальное расслоение народа за все годы существования советской власти. Взять, например, рабочего мясокомбината и рабочего-металлурга. Что украдет второй на своем заводе? А первый? Помню, как на Запорожском мясокомбинате задержали несуна, который, отрезав ножки у свиной туши, надел ее на себя под плащ. Или своего друга-соседа, который, работая на оборонном предприятии, тащил домой шпиндель от токарного станка. На мой вопрос: «Зачем?» – прозаично ответил: «Хочу собрать дома токарный станок и буду подрабатывать».

Естественно, что среди высокорангированных воров и взяточников формировалась элита. Разумеется, из тех, кто обладал властью. Нарекли ее партократией.

Но не бороться с такими «чуждыми социализму явлениями» было нельзя. Вот и организовывались кампании по сохранности собираемого урожая, по борьбе с мелкими хищениями, по-крупному – рыбное, сочинско-краснодарское и другие дела.

В целом расследование крупных дел в отношении заевшихся партократов вызывало в народе одобрение. В справедливости сурового наказания, которое несли взяточники, никто не сомневался.