Ночной цирк - Эрин Моргенштерн

Бледная кожа женщины поблескивает, словно перламутр; длинные черные волосы, перевитые множеством серебристых ленточек, спадают на плечи. Бейли кажется, что ее белое платье украшено черной узорной вышивкой, но, подойдя ближе, он понимает, что на самом деле черные узоры — это написанные на ткани слова. Когда он подходит так близко, что может их прочесть, он узнает в них любовные письма, написанные от руки. Слова нежности и любви обвивают ее талию и струятся по ниспадающему с постамента подолу.

Статуя стоит неподвижно, но ее рука вытянута вперед. Только теперь Бейли замечает, что напротив стоит девушка в красном шарфе: она протягивает окутанной облаком любовных писем статуе пурпурную розу.

Движение настолько трудноуловимое, что почти неразличимо для глаз. Медленно, чрезвычайно медленно статуя принимает розу из рук девушки. Статуя раскрывает ладонь, и девушка терпеливо ждет, когда она вновь сомкнет пальцы на тонком стебельке, и отпускает цветок, лишь убедившись, что он уже не может упасть.

Кивнув на прощание статуе, девушка скрывается в толпе.

Статуя держит розу в руке. На фоне белого с черным платья цветок кажется ярче прежнего.

Бейли все еще глазеет на статую, когда Поппет хлопает его по плечу.

— Это моя любимая, — говорит Поппет.

— Кто она? — спрашивает Бейли.

— У нее много имен, — объясняет Поппет, — но чаще всего ее называют Парамур — влюбленная. Я рада, что сегодня ей подарили розу. Я и сама иной раз это делаю, если у нее нет цветка. Когда его нет, мне кажется, что ей чего-то не хватает.

Статуя медленно поднимает розу к лицу. Веки неспешно опускаются.

— Что ты делал, пока нас не было? — спрашивает Поппет, пока они идут от Парамур к главной площади.

— Я наткнулся на шатер с кучей склянок и всякой всячины, но я не уверен, что мне можно было туда заходить, — начинает рассказывать Бейли. — Там было… как-то странно.

К его удивлению, Поппет заливается смехом.

— Это шатер Виджета, — объясняет она. — Селия специально устроила это место, чтобы он мог хранить свои истории. Виджет утверждает, что это гораздо проще, чем их записывать. Кстати, он сказал, что хочет немного поглазеть на людей, покопаться в чужом прошлом, так что мы встретимся с ним попозже. Он время от времени так делает, чтобы пополнить свою копилку. Скорее всего, мы найдем его в Зеркальной комнате или в Чертежном зале.

— Что такое Чертежный зал? — спрашивает Бейли. Он собирался спросить, кто такая Селия, поскольку раньше Поппет ни разу не называла этого имени, но желание узнать о новом шатре оказывается сильнее.

— Это шатер с черными стенами и целой кучей мелков, там можно рисовать, где захочешь. Некоторые просто пишут свои имена, другие рисуют картины. Иногда Виджет записывает там небольшие рассказы, но может и нарисовать что-нибудь. Он у нас на все руки мастер.

Когда они выходят на площадь, Поппет уговаривает его попробовать какао с пряностями. Напиток хорошо согревает и немного пощипывает за язык. Бейли обнаруживает, что все-таки проголодался, и они на двоих съедают тарелку клецек и упаковку съедобных открыток, рисунки на которых показывают, какими они окажутся на вкус.

Они заходят в шатер, где среди повисшего густого тумана им встречаются бумажные звери. Свернувшиеся в клубок белые змеи с трепещущими черными язычками; птицы, разгоняющие дымку взмахами черных как смоль крыльев.

На ботинки Поппет на мгновение ложится черная тень какого-то существа и тут же исчезает из виду.

Девушка клянется, что в шатре водится огнедышащий бумажный дракон, и хотя Бейли даже не думает сомневаться в ее словах, ему трудно представить, как из бумажной пасти может извергаться пламя.

— Уже поздно, — спохватывается Поппет, понимая, что они уже довольно долго бродят от шатра к шатру. — Тебе еще не пора домой?

— Я могу задержаться еще немного, — говорит Бейли. Он изрядно поднаторел в том, чтобы пробираться в дом, никого не разбудив, и поэтому с каждым разом уходил из цирка все позже и позже.

К этому времени гуляющих по цирку посетителей остается все меньше, и Бейли замечает у многих на шее красные шарфы. Они бывают разные, от теплых шерстяных до легких шелковых платков, но обязательно алого цвета, который на черно-белом фоне кажется особенно ярким.

Он спрашивает Поппет, что это значит, поскольку понимает: такое обилие красных пятен вокруг не может быть случайностью, и вспоминает, что алый шарф был на шее и у девушки с розой.

— У них такая форма одежды, — объясняет она. — Это сновидцы. Многие ездят за цирком по всему миру. Они всегда остаются дольше, чем обычные посетители. По красным шарфам они узнают друг друга в толпе.

В голове Бейли роится множество вопросов по поводу сновидцев и их шарфов, но прежде чем он успевает что-либо спросить, Поппет тащит его в очередной шатер, и он, пораженный увиденным, замолкает на полуслове.

Это напоминает ему первый снег и те первые несколько часов зимы, когда все окутано мягким белым покровом — и тишиной.

В этом шатре все белое. Ни одного черного пятнышка, не видно даже черных полос на стенах. Ослепительная, сияющая белизна. Деревья, цветы, газон вокруг извилистых тропинок, засыпанных галькой, каждый листик и лепесток — все безупречно белое.

— Что это? — спрашивает Бейли, не успевший прочитать вывеску перед входом в шатер.

— Ледяной сад, — отвечает Поппет и тянет его за собой. Тропинка выводит их на открытую площадку, посреди которой журчит фонтан, разбрызгивая пышную белую пену по гладкому покрытому морозным узором льду. По периметру шатра растут молочно-белые деревья, и с их ветвей слетают резные снежинки.

Кроме Поппет и Бейли, в шатре никого нет. Ничто не нарушает царящий здесь покой. Бейли разглядывает бутон розы, и хотя он белый и заиндевевший, наклонившись поближе, Бейли чувствует нежный аромат. Это запах розы и льда, и немного сахара. Он напоминает ему о цветах из сахарной ваты, которые продаются на главной площади.

— Давай играть в прятки, — предлагает Поппет, и он опрометчиво соглашается. Она тут же снимает пальто и оставляет его на замерзшей скамейке. Белоснежный костюм делает ее почти невидимой.

— Так нечестно! — кричит он ей вслед, когда она исчезает за склоненными ветвями плакучей ивы. Он пускается вдогонку, огибая деревья и кусты, пробираясь сквозь заросли плетистых роз и дикого винограда, среди которых то и дело мелькают ее рыжие волосы.

Лондон, март 1900 г.

Чандреш Кристоф Лефевр сидит у себя в кабинете за громоздким столом красного дерева, на котором стоит бутылка с остатками бренди. Еще несколько часов назад был и бокал, но Чандреш забыл, где его оставил. От бессонницы и скуки у него появилась привычка бродить ночами из комнаты в комнату. Сюртук он тоже потерял где-то по дороге. Утром его отыщет горничная и из деликатности не скажет ни слова по этому поводу.