Магнус Чейз и боги Асгарда. Книга 3. Корабль мертвецов - Рик Риордан

Фригг печально улыбнулась ей:

– Ты такая же пылкая, как твой отец, дорогая. Надеюсь, ты когда-нибудь сумеешь обуздать свой нрав и научишься использовать его во благо. А вот твоему отцу это не удалось. У тебя есть все необходимое, чтобы заполучить мед поэзии, и я сделаю тебе еще лишь один дар. Он пригодится тебе, когда вы наконец встретитесь с Локи. Как мне пришлось узнать после истории с омелой… даже самая малость может изменить очень многое.

Она запустила руку в сумку и достала что-то маленькое, круглое и сморщенное. Каштан? Или грецкий орех? В общем, какой-то большой орешек. Фригг раскрыла половинки скорлупы, и оказалось, что внутри ничего нет.

– Если Магнус победит Локи в перебранке, ты должна заключить мошенника в эту скорлупу.

– Погодите, что значит «если»? Вы что, не знаете мое будущее? – вмешался я.

Богиня пригвоздила меня к месту взглядом своих диковинных белых глаз:

– Будущее – хрупкая штука, Магнус Чейз. Иногда достаточно открыть кому-то его судьбу, чтобы эта судьба разбилась вдребезги.

Я сглотнул. Ощущение было такое, словно невыносимо высокий звук отдается у меня в костях, грозя раздробить их, как стеклянные.

– Ладно. Мы же не хотим, чтобы судьба билась вдребезги.

– Если одолеете Локи, – продолжала Фригг, – принесите его к нам, асам. Мы знаем, как поступить с ним.

Судя по ее тону, асы не собирались устраивать ему вечеринку с шампанским.

Она бросила орех. Мэллори поймала его кончиками пальцев.

– А не маловат орешек для бога? – спросила она.

– Он будет в самый раз, если у Магнуса все получится, – пообещала Фригг. – Корабль Нагльфар еще не отплыл. У вас есть двадцать четыре часа. Возможно, сорок восемь. Потом…

Кровь бешено застучала у меня в висках. Я не понимал, как можно успеть все, что нам надо успеть, за день или два. И уж точно понятия не имел, как забранить Локи так, чтобы он усох до размеров ореха.

Раздался свисток локомотива – жалобный, как крик птицы, тщетно зовущей свою мертвую вторую половинку. (Я знаю, что говорю, поверьте, ведь язык птиц стал мне как родной.) Туристы кинулись обратно по вагонам.

– Мне пора, – сказала Фригг. – И вам тоже.

– Ты же только пришла. – Кин помрачнела пуще прежнего. – Ну да ладно. Не важно. Иди.

– Ах, моя дорогая… – Золотые глаза Фригг затуманились. – Я всегда рядом, даже когда ты меня не видишь. Мы встретимся снова… – Новая слеза скатилась по шраму, оставленному прежними слезами на ее левой щеке. – А до тех пор верь в своих друзей. Ты права: они намного важнее любых волшебных предметов. И что бы ни случилось, поверишь ты мне или нет, я люблю тебя.

И богиня растаяла в воздухе вместе со своим вязанием. Только капельки конденсата остались на сиденье.

Туристы уже вовсю грузились в вагон. Мэллори таращилась на мокрое место, оставшееся от ее божественной матери, словно надеялась, что из капелек влаги сложится что-нибудь осмысленное: цель, враг или пусть даже бомба. Мать, которая появляется из ниоткуда со словами «Я люблю тебя», – это было для нее чересчур, и ни ножи, ни смекалка, ни даже волшебная ореховая скорлупка помочь не могли.

Смогу ли я сказать ей что-нибудь такое, чтобы ей стало легче? Вряд ли. Мэллори проще делать, чем говорить.

По-видимому, Сэм пришла к тому же выводу.

– Надо идти, – сказала она. – Пока не…

Поезд дернулся и поехал. А туристы все еще рассаживались по местам, и проход между сиденьями был забит битком. Пока мы протолкаемся к выходу, поезд уже наберет скорость и горная тропа останется далеко позади.

Сэм посмотрела на открытое окно справа от нас.

– Запасной выход?

– Это самоубийство, – сказал я.

– Это обычное дело, – возразила Мэллори.

И, подавая пример, первой выпрыгнула в окно движущегося поезда.

Поймите меня правильно.

Если как-нибудь соберетесь свалиться кувырком по горному склону, красивее места, чем Норвегия, для этого не найти. Мы съезжали на заднице мимо живописных ручьев, бились разными местами о величественные деревья, падали с грозных утесов и катились по лугам, полным хрупких цветов. Где-то слева от меня ругалась по-гаэльски Мэллори Кин. Где-то позади Сэм всю дорогу вопила: «Магнус, возьми меня за руку! Магнус!»

Я ее не видел и потому выполнить эту просьбу не мог. Как не мог и взять в толк, какой смысл держаться за руки, когда мы летим навстречу верной гибели.

Сорвавшись, как с трамплина, с крутого кряжа, я пинбольным шариком отскочил от большой ели и наконец затормозил на не слишком крутом склоне, уткнувшись головой во что-то теплое и мохнатое. Когда туман перед глазами немного рассеялся, я понял, что смотрю прямо в буро-белую козью морду.

– Отис? – с трудом выговорил я.

– Ме-е-е, – высказался козел.

И я отлично его понял, хотя это был не Отис, говорящий козел Тора. Просто обычное козье блеянье было для меня теперь столь же осмысленно, как птичий щебет. Козел сказал: «Нет, дурачина. Я Теодор. А мое брюхо тебе не подушка».

– Извини, – буркнул я.

Козел поднялся на ноги и поскакал прочь. А жаль, на нем так удобно было лежать.

Я со стоном встал. Как выяснилось, я умудрился ничего себе не сломать. Потрясающе. Фригг явно умела присоветовать самую лучшую дорогу, чтобы скатиться с горы на опасной для жизни скорости.

С неба ко мне спустилась Самира, зеленый хиджаб развевался у нее на голове.

– Магнус, ты что, не слышал меня? Вам ни к чему было падать с горы! Я-то думала нести вас обоих.

– А-а. – Тот неловкий момент, когда ты выпрыгиваешь в окно следом за подругой, а потом вспоминаешь, что ваша с ней общая подруга умеет летать. – Теперь понятно. А где Мэллори?

– Каллиюк! – раздался ее вопль где-то поблизости.

Слово было мне уже знакомо: на гаэльском это означает «ведьма», «старая карга». Должно быть, так Мэллори ласково называла свою новообретенную родительницу. Если вам интересно, произносится это словечко так: «ка…» – а дальше такой звук, будто вы пытаетесь выкашлять море мокроты из легких. Попробуйте в домашних условиях, ребята. Это весело.

Наконец я отыскал взглядом Мэллори. Она крепко срослась с кустом ежевики: голова ее застряла между двух больших веток, в одежду вцепились шипы. Мэллори висела на кусте вверх тормашками, и ее левая рука была выгнута под неестественным углом.

– Подожди! – заорал я.